Султан и его гарем

Борн Георг Фюльборн

– Ну что, нашел дом Сади-паши? – вскричала принцесса.

– Да, повелительница, по крайней мере, мне говорили, что это был дом Сади-паши и другого у него не было, – отвечал слуга.

– Что это был дом Сади-паши? – повторила принцесса, объятая ужасным предчувствием.

– Паша недавно продал его, принцесса.

– Был ты в доме?

– Да, его купил у паши богатый торговец оружием, Калеб, и живет в нем.

– А Сади-паша?

– Его нет более в доме.

– А не слыхал ты, куда он отправился?

– Сади-паша

с супругой, сыном и дочерью галатской гадалки уехали вчера ночью по железной дороге.

– Уехали!

– Да, так говорил Калеб.

– Уехали…

– Сади-пашу изгнали. Он более никогда не возвратится в Стамбул!

Последняя надежда уничтожить ненавистных ей людей пропала для принцессы! Полученное известие имело на нее ужасное действие, страшный гнев заставил ее забыть присутствие слуги; затем, увидев, что он стоит у двери, она бросила в него большую. хрустальную вазу, слуга кинулся вон, а ваза разбилась.

Всю ночь принцесса как бешеная носилась по дворцу, так что все слуги попрятались, трепеща за свою жизнь. Наутро она немного успокоилась и велела приготовить себе ванну.

Так как принцесса брала ванну почти каждый день, то ее приказание никого не удивило, и прислужницы поспешили все приготовить, затем раздели принцессу, но не сняли с лица покрывала и оставили ее одну.

Тогда принцесса сорвала с себя покрывало, и сходство ее лица с мертвой головой было так велико, что, увидев сама себя в зеркале, Рошана с ужасом отшатнулась.

Разбив один из флаконов с душистой эссенцией, которой прислужницы натирали ее после ванны, Рошана прорезала себе осколком стекла артерию на руке и села в ванну…

Прошел час, а принцесса все не звала своих прислужниц; тогда одна из них решилась заглянуть в ванну.

Рошана лежала, как спящая, но вода была ярко-красная от крови.

Прислужница вскрикнула, и на крик ее вбежали другие, но все в ужасе отступили при виде лица Рошаны – они видели его в первый раз.

Позвали доктора, но всякая помощь была уже излишней, жизнь навсегда оставила Рошану!

XXXI

Шакал и гиена

Лаццаро, точно шакал, подкарауливал проходившего Мансура.

Итак, греку приходилось делить одиночество пустыни со своим смертельным врагом.

Действительно, придуманное Золотыми Масками наказание было ужаснее смерти! Они свели здесь двух преступников, руки которых были запятнаны кровью бесчисленного множества жертв.

Мансур – эта ползучая гиена, совесть которого не трогали вопли стольких несчастных, ставших жертвами его чудовищных планов, Мансур, казалось, примирился со своей судьбой и со свойственной ему предприимчивостью начал заботиться о себе.

Может быть, он надеялся на освобождение.

Нагруженный птицами, убитыми на охоте, Мансур не заметил Лаццаро, который был так поражен встречей, что еще не придумал, как ему поступить.

Шалаш,

построенный Мансуром и защищавший его от палящих лучей солнца, возбудил в Лаццаро сильную зависть и желание овладеть им. Делить же его со своим смертельным врагом греку и в голову не приходило. Во всяком случае, поселись даже они вдвоем, это соседство должно было скоро окончиться смертью одного из них, а Лаццаро, конечно, не желал быть этим «одним».

Кроме того, Лаццаро имел то преимущество, что знал о присутствии Мансура, тогда как последний не подозревал о присутствии грека.

Вечер скоро наступил, и Лаццаро начала мучить страшная жажда. Наверно, в шалаше у Мансура было чем утолить ее.

Лаццаро бродил около шалаша, как вдруг Мансур вышел из него, по всей вероятности вдоволь подкрепившись пищей и питьем. Казалось, что с наступлением ночи Мансур снова отправляется на охоту, так как он нес за спиной ружье.

Лаццаро бросился на землю и старался прицелиться в Мансура. Один выстрел – и все было бы кончено, ему нечего было бы бояться Мансура, но в случае промаха он узнал бы о присутствии врага.

Но в то мгновение, когда Лаццаро хотел спустить курок, Мансур вдруг повернул в сторону и исчез за стволом дерева.

Случай спас на этот раз Мансура. Приходилось снова ждать.

На этот раз грек довольствовался тем, что отправился в шалаш Мансура, чтобы утолить жажду.

Войдя, Лаццаро невольно должен был удивиться благоразумию Мансура: весь шалаш, как пол, так и стены, был покрыт шкурами животных. Днем они защищали от солнца, а ночью сохраняли теплоту.

Внутри шалаша было устроено из камней нечто вроде очага, на котором висели куски мяса, приготовленные для копчения. Около очага висели сабля и нож.

Но Лаццаро сильно мучила жажда, а он до сих пор еще не нашел, чем утолить ее; по всей вероятности, если у Мансура была вода, то он зарыл ее, но куда? Выйдя из шалаша, грек заметил около него довольно большой камень и решил, что Мансур прячет под ним воду. Отодвинув камень, он начал рыть землю и действительно очень скоро отрыл бочонок с водой.

Между тем ночь уже наступила, и вышедшая луна светила так ярко, что свет ее проникал в шалаш, куда лег Лаццаро, положив около себя заряженное ружье в ожидании возвращения Мансура.

Ночь подвигалась, луна светила по-прежнему ярко. Вдруг тишина была нарушена глухим далекий ревом, угрожающе пронесшимся по пустыне.

Лаццаро узнал этот рев: это был лев. Может быть, царь зверей нашел его след и в нем проснулась жажда человеческой крови?

Рев повторился. Затем все стихло. Грек внимательно смотрел и слушал. Вдруг его испугал шум за хижиной, он стал внимательно прислушиваться; может быть, это Мансур возвращался с другой стороны? Это было очень возможно.

Лаццаро тихонько взялся за ружье, приготовившись к нападению.