Султан и его гарем
Шрифт:
– Ага, вот как, понимаю! – воскликнул он. – Не болен ли я? Да, кажется, я сумасшедший! Ха, ха, ха, тебе это угодно! Я безумный! Сумасшедший!
– Ибам, ты слишком разумно отвечаешь, чтобы уверить нас, что ты впал в безумие!
– Слишком разумный! Не помешан! В таком случае я ровно ничего не понимаю.
– Я объясню тебе все. Ты притворяешься безумным, ты намерен совершить постыдный обман с какой-то неизвестной мне целью! – вскричал Шейх-уль-Ислам, смерив софта презрительным взглядом. – Ты, конечно, принадлежишь к тем вольнодумцам,
– Хотя бы твоя рука и погубила меня, я все-таки скажу, что путь твой неправый, и наказание непременно постигнет тебя! Меня ты устранишь за то, что я говорю правду, но можешь ли ты устранить всех, кто постиг твои замыслы! Прочие софты низвергнут тебя, ибо все, что ты делаешь, приносит вере отцов более вреда, чем пользы!
– Довольно, попридержи свой язык! – вскричал Шейх-уль-Ислам, бледный от гнева, при этих неожиданных словах, открывших ему, что в некоторых кружках его подчиненных распространялись опасные для него идеи. – Ты доказал мне, что ты в здравом рассудке, что только злоба, неверие и плутовство побуждают тебя играть роль сумасшедшего! Позвать сюда дервишей!
Ходжа поспешил исполнить приказание Мансура.
При виде вошедших дервишей лицо Ибама страшно изменилось, теперь он только начинал осознавать всю угрожавшую ему опасность.
– Схватить софта Ибама! – приказал Мансур-эфенди.
– Насилие! Насилие! – кричал Ибам, в ужасе отступая назад. – Помогите! Меня хотят умертвить за то, что я сказал правду. Помогите, помогите!
Но скоро голос его смолк; один из дервишей набросил ему на голову шерстяной платок, а остальные два связали ему руки и ноги веревками.
В несколько минут он был связан. Слабо доносились его крики через толстую ткань. Софт Ибам был бессилен в руках троих дервишей, безмолвно исполнявших каждое приказание, малейший знак Шейх-уль-Ислама.
– Снесите его в карету и отвезите в развалины, – приказал Мансур-эфенди строгим тоном, – а там передайте его Тагиру, пусть он отведет его в тюрьму. Если же софт начнет буйствовать и продолжать притворяться помешанным, пусть наденут на него смирительную рубашку. Ступайте и исполните мое приказание!
Дервиши вынесли не способного ни к какому сопротивлению Ибама из комнаты и спустились с лестницы.
Мансур-эфенди стоял наверху, Ходжа же светил им.
Внизу дервиши усадили софта в карету и повезли в развалины Кадри.
Там они развязали ему ноги и сняли с него платок.
– Куда вы меня ведете? – кричал он, пристально озираясь кругом, когда дервиши втащили его в длинный темный коридор, который вел в Чертоги смерти.
Тут явился старый глухонемой старик с фонарем в руке.
Теперь Ибам знал, где он находился.
– Я погиб, все кончено! Аллах, спаси меня, Алла…
Крики ужаса несчастного замирали в толстых стенах ужасного дворца.
Дервиши привели его, и старый Тагир, не слыхавший его воплей, запер нового арестанта
VII
Могущество Кадри
Как мы уже знаем, Сирра, от изнеможения и голода лишившаяся чувств близ развалин, была взята Шейх-уль-Исламом, который и постарался использовать ее для своих целей. Но еще до этого события Сирра через старую Ганифу разузнала, что Сади-бея нет в Константинополе, но что у него было два друга, и один из них находился в Беглербеге. Она знала даже, что последнего звали Гассаном.
Девушка размышляла о том, должна ли она сама отправиться в летний дворец султана.
– Предоставь это мне, – говорила старая Ганифа. – Ты права, Сирра, если кто может спасти нашу бедную Рецию, так это тот знатный молодой офицер! Его ходатайство что-нибудь да значит! Ах Аллах, Аллах! – горевала бывшая служанка. – Что будет с домом благородного и мудрого Альманзора! Он умер, сын, его гордость, убит, дочь, его радость, невинно томится в тюрьме. И всему этому виной никто иной, как ужасная, мстительная Кадиджа! Она одна!
– Замолчи! – перебила Сирра старую Ганифу. – Лучше посоветуемся, как нам освободить бедную Рецию теперь, когда ее Сади далеко отсюда! Я перепробовала все средства, но глухонемой сторож бдителен. Ночью пыталась я взять у него ключи и действовала ловко и осторожно; двумя пальцами моей единственной руки тихонько тронула я связку ключей, которую он придерживал своей рукой, но он тотчас же проснулся, и я должна была бежать!
– Поверь мне, будет лучше, если знатный господин, друг благородного Сади, вступится за бедную Рецию! Гассан-бей в Беглербеге, я это точно знаю!
– Постой, лучше всего сделаем так! – воскликнула Сирра. – Я напишу несколько строк, а ты отнесешь записку во дворец и отдашь прислуге, это менее всего бросится в глаза!
– Ты всегда была умницей! – согласилась старая Ганифа, очень довольная тем, что ей не надо было лично говорить с Гассаном.
Живо достала она у соседей перо и чернила и дивилась умению Сирры писать такие письма. Старая Ганифа, как и большинство бедных людей, не умела написать ни одной буквы.
– Вот! – сказала Сирра, проворно написав несколько строк. – Прежде выходило лучше, когда у меня были еще обе руки, но Гассан-бей прочтет и это! Возьми и отнеси ему в Беглербег.
Старая Ганифа в тот же вечер отправилась во дворец. Караульные внизу у ворот не хотели пропускать ее. К счастью, случайно подошел камердинер принца Юсуфа и спросил, что ей надо. Ему только доверила она, зачем сюда пришла.
Он обещал ей сейчас же передать записку адъютанту принца, но, несмотря на это, еще в продолжение нескольких минут должен был выслушивать убедительные просьбы, увещевания и мольбы старухи. Наконец ему удалось отделаться от нее, и он поспешил с письмом во дворец. Ганифа же отправилась обратно в Скутари.