Сумасбродства
Шрифт:
По окончании четвертого курса на летние месяцы военная кафедра меня и других студентов направила на лагерные офицерские сборы в Калининград. Куколка провожала меня на вокзале летним вечером. Лучи солнца поблескивали на рельсах, голова поезда смотрела на Запад расставания. Ни она, ни я не были опечалены.
Проводы в Konigsberg: Гарик Портнов, Слава Смирнов,
Нелочка, Юра Лепилкин с подругой
Прощанье
Через два месяца я вернулся со сборов, и Куколка сообщила, что сняла комнату на взморье, на станции Дзинтари. Сентябрь был солнечным, и нам было очень уютно в маленькой комнате под крышей двухэтажного домика.
И каждый год после того сентября, когда я прохожу по ул. Иомас, смотрю на то окно, из которого выглядывали мы по утрам, изучая погоду. И каждый раз сердце сжимает тоска о том прекрасном, что было, чем не дорожил, с чем бездумно расстался, поддаваясь дурацким порывам. Удивительно долго держат душу и сжимают сердце воспоминания, до последнего лета, всякий раз остро и больно. Кончался сентябрь, меня ждал пятый курс, и мы выпорхнули из месяца совместной жизни в жизнь порознь. Отношения, как и редкие встречи продолжились. Теперь уже весну мы снова жили вместе на взморье на даче, которую моей маме предоставил завод РЭЗ на один месяц. Осенью я начал работать инженером в заводе, и этой же глубокой осенью мы с Куколкой как-то и расстались. Знал, что Куколка училась в медицинском, стала врачом, вышла замуж.
В морозный зимний поздний вечер зазвонил телефон, и я услышал ее голос:
––Славочка, можно мне приехать?
––Да, конечно можно, приезжай.
Я ожидал е с большим нетерпеньем и волнением. Ведь я не видел ее более десяти лет, не мог представить себе ее – какой она стала. Спрашивал себя – Располнела – или осталась прежней? Весела ли и задорна, или угасла? – Наконец звенит звонок, и я вижу ее. Вижу ее в улыбке. Обнимаемся, но только щека к щеке. Поцеловаться оказалось не под силу, словно оба сговорились. После вечернего застолья она хотела тепла и нежности, и я готов был дать. Но ей было все мало, и она шептала:
–– Слава, нежней, нежней, – Я же не считал себя грубым мужланом, но нежности ей наверно хотелось от всей жизни, как и мне, всегда ее не хватало, а разве она могла ее дать ей, и мне, а от меня передать ей. У нее были и мать, и отец, но все равно не хватало ее душе еще чего-то. Может быть думала, что меня, что найдет «то», чего не хватало, со мной, помня о прежней нашей любви. Но, наверно, нет. Если бы нашла, то не просила бы о нежности.
В другой раз услышал в трубке ее грустный голос и просьбу приехать. И, конечно, согласился и пригласил. В один день она приехала. Вошла тихая, с поникшей головой, без прежней улыбки.
––Я пришла к тебе с просьбой.
Я улыбнулся и неопределенно ответил:
––Как отказать, если Куколка просит.
––Не отшучивайся, все очень серьезно.
––Хорошо, расскажи, что с тобой.
И вдруг, как гром с ясного неба, она сообщает:
––Я беременна. Но я не хочу, чтобы он знал о ребенке.
––Что-то загадочное, –мелькнуло в моей голове. – Но почему она решила рассказать об этом мне? Возможно, помня о нашем прежнем, решила довериться мне и попросит совета.
В продолжении, она склонила голову,
––У нас все сложно, он не подходит для меня быть отцом ребенка, я хочу порвать с ним. Но мама! Мне ее жалко, когда она узнает, что у ребенка нет отца.
В течение ее монолога я представлял себе коромысло весов, на одну чашу которого накладывают и накладываю грузы, вторая все задирается и задирается. Но чем же будет уравновешена, и будет ли? И наконец она продолжила:
––Учти, что ты ведь обещал мне помочь. И я решила просить тебя назваться отцом.
Немногим более пары десятилетий моей жизни дали мне некоторый опыт оценивать ситуации и соответственно держаться – иногда невозмутимо, иногда быстро и горячо реагируя. Здесь же я оказался в полом недоумении и не мог представить себе, как быть и как ей ответить. К тому же примешивалось ее наивное напоминание об обещании помочь. Тут я внутренне, как говорится, завертелся словно флюгер на ветру и ответил:
––Хорошо–, не поясняя, что это могло значить. Куколка была удовлетворена, смахнула слезу, и не стала ни допытываться о моих действиях, ни рассказывать о своих дальнейших. Что было дальше –осталось мне неизвестным, и я заставил себя не звонить ей и не допытываться, проанализировав последствия, которые могли быть реализуй мы ее предложение.
Через много лет Куколка звонит мне зимой и приглашает на домашний вечер к ее однокашнице по медицинскому институту по случаю покупки ими автомобиля «Москвич» Ижевского завода. Я с удовольствием принял приглашение – и Куколку хотел увидеть, какой она стала, и вечер в незнакомой компании, наверно, врачебной – тоже, несомненно, очень интересно провести, да еще и увидеть автомобиль новой марки! В предвкушении многих удовольствий с большой тщательностью выгладил рубашку, отпарил и выгладил брюки, одел мой любимый гонконгский костюм – тройку. Ни один из костюмов латвийского или московского пошива не мог идти ни в какое сравнение гонконгским. Нашел я его в единственном экземпляре в комиссионном магазине на ул. Ленина. Увидев, пощупав, рассмотрев подробно, я был восхищен. Зашли в этот магазин мы втроем. Два знакомых инженера, встреченных случайно были страстными любителями спиртного, и вкусили напитков уже сегодня. Когда я вышел из примерочной в этом костюме, то из любопытства и для проверки их вкуса, спросил:
––Брать или не брать? – на что они дружно отрицательно замотали головами и в один голос:
––Нет, нет, брюки-то длинны, да и весь он какой-то странный.
Мотив их мне был понятен – денег на выпивку не останется, а не купит – как-нибудь уломаем. После коротких раздумий с костюмом в руках, я пошел к кассе и оплатил. В другой раз с одним из этих же товарищей возникла похожая ситуация в мебельном магазине. Предавался венгерский письменный стол из красного дерева, с двумя тумбами и многими ящиками, отделанный перламутровой инкрустацией с позолотой, по цене около 300 руб. На этот раз товарищ все же отговорил меня от покупки. Работая за простым столом на четырех ножках латвийского производства, я сожалею все годы по сегодняшний день, что не купил. Когда одевал выходной костюм, как-то менялось настроение. Казалось лицом светлел. Глаза словно загорались, походка становилась танцующей уже от предвкушения танцев, запаха духов и волос девушек. Несомненно, форма не то, чтобы определяла теперь мое содержание, но несомненно влияла на определенные струны души. Девушки утверждают, что легкая, тонкая, но красивая одежда и туфли обязательно на высоких каблуках греют зимой лучше овчинного тулупа и сапог на меху. И я им верю. Вспоминаю Солвиту, одетую в шелковое платье, тонкие чулки и туфли на каблуке, пришедшую на первое свиданье в первые годы перестройки. Ведь она не взяла туфли для переодевания, а пришла в них. А мороз был сильный. Частный ресторан «Кавказ» согрел нас и названием, и моими рассказами о Грузии, и грузинским вином. Мороз только усилил аромат духов и волос Солвиты.