Сумасшедший дом
Шрифт:
Оглядевшись, я рассмотрела каждую из различных зон. Сразу отбросив в сторону части, в которых были кровати, у меня осталось три зоны: белая, красная и зелёная. Я сразу возненавидела белую зону, потому что она напоминала мне о коридорах психиатрической лечебницы. В зелёной зоне было два кресла с подголовником и шезлонг. В красной зоне было два больших мягких кресла с откидными спинками. Я не хотела зону, где буду вынуждена ложиться, поэтому я выбрала красную. Закончив, я присела в кресло слева.
Он ухмыльнулся.
– Интересный выбор.
–
– я не могла свести с него глаз. Он уверенно держался, ходя с невозмутимым самодовольным видом. Под белым халатом была надета обыкновенная голубая рубашка, застёгнутая на все пуговицы и заправленная в грифельно-серые брюки. Материал безупречно облегал его ноги, казалось, одежда шилась специально под каждый мужской изгиб его тела. Я отвернулась в сторону, когда он сел, стыдясь того, что позволила даже на мгновение испытать к нему влечение.
– Это безопасная зона для тебя, не так ли?
– Я не понимаю, как что-то из этого поможет мне. Что должен цвет делать с моей памятью?
– А он ничего и не делает, во всяком случае с сознательной памятью. Однако, люди обладают различными формами памяти, как в сложном компьютере, который они называют своим мозгом, и цвета могут иногда пробуждать эмоции или воспоминания, о которых мы даже не подозревали. Думаю, что смогу получить доступ ко всем формам памяти внутри тебя, кроме сознательной, конечно.
– Что это значит?
– Это значит, что если ты попытаешься вспомнить информацию, то не вспомнишь. Впрочем, твои галлюцинации говорят мне о том, что есть что-то под поверхностью сознательного мышления. Если я смогу получить к этому доступ, мы сможем узнать правду о том, что же случилось с тобой с момента аварии, что повлекло за собой амнезию.
– У меня не было галлюцинаций.
– Это ещё под вопросом, мисс Саттон.
– Почему Вы меня так называете?
– я чувствовала гнев и иррациональность, беспокойные ростки ярости клубились по моим венам с диким пульсом. Что угодно могло послужить спусковым крючком. Что бы я ни увидела или услышала, попробовала или потрогала - всё это не имело значения. Всё так бесило меня, что я начала чувствовать себя сумасшедшей, какой они и выставляли меня.
– Я называл тебя «мисс Саттон» всё это время.
– Нет.
– я покачала головой, образы того дня, когда его рот изогнулся, чтобы произнести моё имя, вспыхнули в виде движущихся картинок, у него был глубокий голос, растягивающий слова, как медленное воспроизведение записи.
– Вы называли меня Алекс. Вы сказали мне называть вас Джереми, потому что называли меня по имени.
Его ручка яростно строчила по блокноту, и я вскинула руки в знак поражения.
– Что, чёрт возьми, происходит?
– визгливо выкрикнула я.
Не отвечая на моё проявление гнева, он закончил строчить свои записи и вытащил шприц из кармана. Я сразу узнала его и покачала головой,
– Нет…нет, нет, нет, нет…
– Это не то, что ты думаешь. Я не собираюсь усыплять тебя.
– потянув колпачок с иглы, он надавил на
– Этот препарат даст доступ к информации внутри тебя, как минимум, в течение следующих двух часов. Он сделает тебя восприимчивой, не более того.
– Восприимчивой к чему?
Встав со своего кресла, он пересёк небольшое пространство между нами, схватившись одной рукой за запястье моей правой руки и подтянув её к себе.
– Восприимчивой к моим вопросам. Не шевели рукой, пожалуйста. Я хочу убедиться, что не порву вену.
Я бы и не смогла отодвинуть руку, даже если бы попробовала. Каждый мускул в моём теле был парализован страхом и тревогой. Я наблюдала, как он полез в свой карман, чтобы вытащить тонкую полоску пластика, которая не заняла у него времени в оборачивании её вокруг моей руки. Нажав на вену, он поднёс шприц к поверхности моей кожи и посмотрел на меня после того, как разместил иглу.
– Будет щипать.
Игла вдавилась в кожу, погружаясь в мои вены так же легко, как тёплый нож в масло. Я вздрогнула от острой боли, наблюдая, как прозрачная жидкость покинула шприц поскольку была вынуждена влиться внутрь моего тела. Моя голова тотчас же зашаталась, чувства обострились, а затем погасли так быстро, что я упала на мягкое кресло. Воздух быстро покинул мои лёгкие, а дыхание стало дрожащим.
– Закрой глаза.
Это был его голос, мягкий и успокаивающий, когда тепло его ладони скользнуло по моему лицу, чтобы опустить мои веки. Я не сопротивлялась, предпочитая наслаждаться усиленными звуками и чувствами, которые я ощущала в тот момент. Я чувствовала себя лёгкой и воздушной, как будто я могла подлететь с места и летать по всей комнате, смеясь и улыбаясь вновь обретённой свободе.
– Препарату потребуется несколько минут, чтобы подействовать в полную силу, и я собираюсь использовать это время, чтобы объяснить, что мы собираемся сделать.
– Вы загипнотизировали меня, док?
– Не совсем и, пожалуйста, зови меня Джереми.
Я засмеялась, опьянённая чувством того, что моя напряжённость и страх исчезли. На этот раз я почувствовала, что стены психиатрической лечебницы не сжимаются вокруг и не угрожают задушить меня в их заточении.
– Но вы не называете меня Алекс.
Я не уверена, но мне показалось, что я услышала его хихиканье. Он отошёл, и я набралась смелости, чтобы взглянуть на него. Как только я увидела его размытые очертания, я заметила, что он снял свой халат. Когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня, я улыбнулась. Он покачал головой в неверии, мгновенно шагнув ко мне, чтобы протянуть руку и опять закрыть мои веки.
– Не открывай глаза, пока я не скажу тебе, Алекс. Эта терапия не сработает, если ты будешь ей сопротивляться.
Я рассмеялась на то, что он использовал моё имя, и мою кожу начало покалывать. Биение моего сердца внутри меня было божественным и таким сильным, каждый вздох погружал меня в удовольствие и тепло.