Сумасшедший

Вайнфельд Стефан

Грижо заколебался, словно раздумывая, можно ли доверить мне тайну. Оглядевшись, он шепотом произнес:

– За мной следят. Подобные работы ведет ИГ Фарбениндустри, но до сих пор, кажется, безуспешно. Они там готсры на все, только бы убрать меня с дороги. Поэтому важен каждый час.

Вот так штука! Если Грижо говорил правду, я мог впутаться

в неприятную историю. Если он лгал, тем более нужна была осторожность.

– Я могу сейчас выписать вам чек на сорок... нет, на пятьдесят тысяч франков.

Грижо встал.

– Я не нищий. Если вы не хотите финансировать все предприятие, я не возьму у вас ни сантима.
– Он помолчал.
– Я приду к вам через неделю; может быть, к тому времени вы решитесь.

Он протянул мне руку.

– Итак, до свиданья через неделю - конечно, если до тех пор со мной ничего не случится.

В эту ночь я спал плохо. Мне снились то какие-то краски, растворенные в сухой воде, то Грижо, поджигающий спичкой картину Сезанна, то Рембрандт, чокающийся со мной бокалами порошкового вина. Однако утром я несколько успокоился, а в последующие часы был так занят, что и вовсе забыл о своем ночном посетителе.

Примерно через неделю я неожиданно нашел среди своей почты конверт с обратным адресом: "Психиатрическая лечебница в М." Заинтересовавшись, я вскрыл его. Письмо было коротким:

"Мосье,

просим Вас приехать к нам для выполнения некоторых формальностей, связанных со смертью больного Апри Грижо..."

Взволнованный и встревоженный, я не раздумывая прыгнул в автомобиль и кинулся в М. Я приехал туда после полудня. В лечебнице я назвал себя, и меня тотчас же провели к директору. Это был пожилой седеющий человек с учтивыми манерами.

– Вы курите?
– спросил он.
– Папиросы, сигару?
– и продолжал:

– Два дня назад пациент нашей лечебницы, Анри Грижо, неожиданно умер от сердечного приступа...
– Он взглянул на меня, очевидно наблюдая, какое впечатление произвели на меня его слова.
–

Кем он был для вас, другом или знакомым?

– Он не был мне другом, - ответил я.
– Не могу я назвать его и знакомым; мы разговаривали только один раз, и то в довольно необычных обстоятельствах.

– Вы, конечно, знаете, что Грижо был химиком?

Я кивнул.

– Жаль, что такой несомненно одаренный человек страдал манией преследования, - продолжал директор.
– Он вообразил, что у него есть враги, стремящиеся отнять у него какое-то изобретение. Мы лечили его довольно долго, но, признаюсь, безрезультатно. Я лично приписываю нашу неудачу тому, что мы не были в состоянии вести лечение непрерывно: время от времени больной неожиданно исчезал. Мы не хотели запирать его, чтобы не ухудшить его состояния, но зато не могли и уследить за ним. Дней десять назад он как раз отправился в одно из своих таинственных путешествий. А на обратном пути, уже на нашем вокзале, ему вдруг стало плохо, и он умер, не дождавшись врача.

Наступило довольно долгое молчание.

– В карманах у покойного нашли карточку с вашим именем, добавил потом директор, - и вот это.
– Он протянул мне пробирку с белым порошком.
– Вероятно, какое-нибудь из его "изобретений".

Но я не принял его грустно-иронического тона и обратился к нему:

– Можно попросить у вас зажигалку?

– Ну, конечно!
– Он явно не понял меня.
– Сигару? Папиросу?

– Нет, благодарю вас. Мне нужна только зажигалка.

Пробирка в моей левой руке слегка дрожала над голубоватым пламенем. Директор заинтересованно присматривался. Белый порошок стал похож на мокрый снег, его становилось все меньше и меньше...

Директор взял у меня из руки пробирку, понюхал, по пробовал на вкус и вскричал изумленно:

– Но ведь это вода, обыкновенная вода!

– Вот именно, - ответил я.
– Обыкновенная вода.