Сумбурно хаотичный

Белитц Беттина

– А вот и он!
– воскликнула мама с удивлением. Она последовала за мной и уставилась через моё плечо на собаку. Могвай широко зевнул, прежде чем проковылять к своей миске с водой и начать громко лакать.

– Да. Он сидел перед дверью, - излишне объяснила я.

– Но кто тогда позвонил? Собака ведь не может нажать на звонок.

– Не знаю, - соврала я.
– Может быть кто-то из Ламбарди привёл его и у него не было времени сказать привет?

– Хммм, - пробормотала мама.
– Они могли бы быть немного более вежливыми, эти Ламбарди ...

Не считая Сеппо. Сеппо хороший парень.
– Я закусила губу, чтобы не противоречить маме.

Мы все не могли жить без и в то же время вместе с Ламбарди. Они были нам нужны, чтобы иногда нормально покушать и подобающе отпраздновать Новый год. Но мама Ламбарди была уверенна, что папин катафалк портил их бизнес, а моя мама называла запах чеснока, который иногда доносился до нас с клубами пара, «нахальством».

Но она не успела начать ругаться на Ламбарди дальше. Нас отвлёк звук. Он раздавался в моей комнате и, казалось, был гитарным аккордом? Внимательно мама навострила уши.

– Что это?

– Я - э - я там кое-что скачивала с интернета, и теперь это должно быть готово. Подожди ... сейчас вернусь ...

Я понеслась в свою комнату, захлопнула дверь и в тоже момент набросилась на Леандера, который с гитарой между колен, сидел на кровати. Перед ним лежала Мундоргел господина Рюбзам.

– Тебе что снесло мозги?
– прошипела я и уже хотела вырвать у него гитару из рук, когда мне бросились в глаза ленты, которые висели на её грифе. Во всех цветах радуги. Кроме того на корпусе гитары выделялся Инь-Янь знак, который был нарисован на дереве ярко красной краской и очень по-дилетантски. Существовал только один человек в Людвигсхафене, кто имел такую гитару. Бабушка Анни.

Леандер прижал её собственнически к себе.

– Моя, - сказал он коротко.

– Не твоя! Она принадлежит бабушке!
– прошептала я, потому что мама точно стояла возле двери в засаде.
– Ты обворовал бабушку!

– Я этого не делал. Я только одолжил её.

– Но Анни этого ведь не знает! Она - о Боже Леандер!
– Снова я попыталась забрать у него гитару, но он держал её так крепко, что мои руки соскользнули.

– Убери руки, Люси. Она уступила мне её добровольно. Она даже разговаривала со мной.

Леандер широко улыбнулся.

– Она подарила гитару космическим силам. Чтобы Америка, наконец, снова была завоёвана коренными жителями и все белые, толстые люди исчезли.

Да, это действительно подходило к Анни. У неё был средней тяжести сдвиг по фазе. И она с удовольствием приносила в жертву космическим энергиям всякие странные вещи. Чаще же всего это были скоропортящиеся дары. Куски колбасы и остатки тортов.

– Но как она смогла тебя услышать? Вы что разговаривали друг с другом?
– прошептала я.

– Нууууу, - что значит разговаривали.
– Я немного витал вокруг неё.

– Витал!?

– О, Люси. Не выходи сразу из себя. Я покружил вокруг неё, а она это заметила, а потом я коснулся струн гитары и они завибрировали и - что же, твоя бабушка старая. И её разум открыт. Она взяла

гитару, положила её на балконе, исполнила странный танец с разноцветными платками и была полностью счастлива. Но ещё счастливее она стала, когда гитара внезапно исчезла. Она ликовала!

А потом гитара летела по воздуху. От дома престарелых в Огерсхайме до Хемсхофа. Потому что гитару Леандер не мог засунуть под свою жилетку, как он привык делать это с другими вещами, которые он «одалживал». – Например, песенники или подделанные сочинения.

– Ладно. Тогда отдай мне гитару, и я отвезу её назад. Немедленно!

– Нет!
– Мы начали бороться друг с другом, и мне почти удалось высвободить гитару из его железной хватки, как он резко отпустил, и я повалилась назад с кровати.

– Ах ты, Боже мой, Люси, что ты опять делаешь?
– Огромная тень упала на меня. Мама.

– Ай, - простонала я слабо. Мой позвоночник болел, а гитара при падении, ударилась о мой лоб, издав громкий тон.
– Всё в порядке. Я только споткнулась.

– Но это же - это же гитара Анни. Почему она у тебя?

Вот чёрт. Моя жизнь стала такой напряжённой, с того времени, как Леандер был со мной. Раньше ложь была для меня своего рода спортом. Это приносило мне удовольствие. Теперь же это стало необходимостью, и в этом больше не было ничего весёлого.

– Потому что мы на школьной поездке будем петь песни, и господин Рюбзам попросил меня, чтобы я для этого выучила пару ... аккордов. Анни одолжила мне гитару.

– Ты была у Анни в доме престарелых? И не сказала мне об этом?

– Да.
– Я со вздохом встала, и нащупала маленькую шишку на лбу. Не так уж скверно. Но моя спина всё ещё болела.
– После школы. У нас не было последнего урока.

– Хм.
– Мама оставалась подозрительной. Я не могла обвинить её в этом. Я была ужасно немузыкальной.

И отсутствие этой музыкальности всегда было моим лучшим аргументом, отказываться от балета. Хотя у меня и было чувство ритма, что признал даже Сердан, когда ещё разговаривал, а Сердан был чертовски хорошим танцором брейк-данса, почти таким же хорошим, как и Леандер, но я не могла ни петь, ни играть на инструменте.
– Я подумала, что ... ну. Что парням это может быть понравиться, - добавила я смущённо и опустила глаза. Леандер, насмешливо фыркая, свалился на пол.

– Ах, моя маленькая большая Люси.
– Прежде чем я смогла сбежать, мама обняла меня. Мой нос погрузился в бархат её розового шарфа, я закашляла, потому что из-за её духов у меня запершило в горле. Сладких духов. Слишком сладких. Она отпустила, прежде чем у меня потемнело в глазах. Глубоко тронутая, она смотрела на меня.

– Ты заучиваешь для Сердана песню? Как трогательно. Как очаровательно!

Ах, проклятье. Мама всё ещё думала, что я влюблена в Сердана. Я, молча, кивнула. Песня для Сердана. Он сбежал бы быстрее, чем я смогла открыть рот. Если я вдруг захочу когда-нибудь избавиться от него, это было бы хорошей возможностью - спеть ему песню из Мундоргел господина Рюбзама.