Сумеречное состояние души. Часть 3

Тарутина Нина

— Я и, теперь, не открою нашу родовую фамилию: ни к чему тебе знать…, но родился я в семье потомственных управляющих князей… — не важно! Мои предки в течении четырех поколений, честно служили своим господам: исправно заправляли их хозяйством и, провинившуюся челядь господскую наказывали на совесть, чтобы другим было неповадно… Когда случались крестьянские бунты — чернь, в первую очередь, пыталась свести счеты с управляющими князей… — вот и твоего деда, и моего отца, бунтовщики закололи вилами… — мне, чудом, удалось избежать подобной участи… Я бежал с родной стороны, в дороге разжился другими документами… — и нашел приют у старого дядюшки моей мамы… Потом, все пытался, жить новой жизнью: поскольку я выдал себя за сына крестьянина, меня приняли на рабфак, и я обучился инженерной профессии. Почувствовав к себе нездоровый интерес, со стороны комсомольской организации завода, куда меня распределили, по окончанию института… — я завербовался на стройку пятилетки… — и меня отпустили… Трудностей, в моей жизни хватало, но я избежал участи, быть заколотым вилами… — все остальное не имело значение! Потом,

случилась война… — я не собирался умирать, за «святые» идеи марксистов… — вот и, снова, поменялся своими документами с одним убиенным рядовым… — потом, сдался в плен… — Дмитрий Кузьмич смолк, надолго, но Борис Дмитриевич его не торопил…

— Новым хозяевам я исправно служил, в жандармерии одного города… Периодически участвовал в облавах на партизан, в расстрелах мирных жителей… И знаешь сын, я не испытывал к этому быдлу никакой жалости: каждый, из нас, боролся за свое… — вот, эти герои отстаивали свое право, чтобы, вновь, не оказаться в стаде бесправной челяди, а я боролся за право, быть во главе этого стада черни… — и я знал, случись что… — и они, не раздумывая, воткнут в меня вилы! Вот, во время одной облавы я и встретился с твоей матерью: в их доме мы нашли раненых партизан, а по закону военного времени, семья, давшая кров партизанам, подлежала уничтожению… Но юная Олеся сразу приглянулась мне — я и попросил у старшего офицера, отдать мне, на потеху, ее… — и уж совсем странно, но тот не стал возражать… Вот, судьба-насмешница…! Старшая сестра Олеси, зная наперед, что их всех ожидает, в последний момент, всучила младшей сестренке своего младенца, а я не перечил: знал, из-за младенца, Олеся сговорчивее будет! В общем, запалили мы дом Олеси — и сгорели в нем и ее родственники, и раненые партизаны… Твоя мать так и стояла, словно окаменевшая, а на ее глазах погибали родные… — с этого дня, она слегка умом тронулась… Я спас Олесю от лютой смерти, для своей забавы, а, потом, прикипел к ней… Родит же земля такую красоту: кожа бела и шелковистая, что и сама Белоснежка ей позавидовать могла; глаза такие огромные и лучистые… — ослепнуть можно, а какая фигурка, а какие роскошные волосы… — распустит их, и, словно, колосья пшеницы струятся по ее спине…!!! Все было у меня хорошо, но до времени…: советские войска стали наступать на пятки немцам… — в то время, я дома почти не появлялся: готовил архивы, ценности к эвакуации… — и документы новые готовил себе… Вот не было бы счастья, да несчастье помогло: при задержании одного партизана, тот оказал нам сопротивление — и, когда у него закончились патроны, он метнул в меня топором… — оставил меня хромым на всю жизнь, но ничего, я, потом, на нем отыгрался…!!!! — Дмитрий Кузьмич так плотоядно улыбнулся, у Бориса Дмитриевича, его сына, мороз пробежался по коже…

— Немцы отступили, а я за ними не последовал: прихватив с собой Олесю и ее малыша-племянника, мы вместе ушли в лес, пробирались к месту жительства моей тети… Шли мы долго, вымотались…, а тут ребенок этот орет блажью, а в лесу всякого лиходея повстречать можно… — незачем привлекать внимание к себе… — вот я и треснул, от души, этого горлопана по башке, тот сразу и сник… Час молчит, второй, третий… — я осмотрел его, а он уже холодный: не рассчитал я силу своего удара… — еле выдрал этого мертвяка из Олесиных рук…, и прикопал его по деревом, слегка… Олеся, после смерти племяша, совсем заговариваться стала…, но это оказалось к счастью, для меня: вышли мы на тыловую часть…, а там особисты… — он снова смолк, и сыну виделось, что его отец полностью погрузился в свое прошлое…

— На молодых чекистов большое впечатление произвела невменяемая красавица Олеся… Я стал рассказывать, об участи, постигшей ее семью, а мать твоя возьми и спроси у особистов: знают ли они, как пахнет горелая плоть, а потом, еще стала кликать умершего племяша…, а в ее восхитительных глазах так и плескалось безумие, прямо перехлестывало через край… Пожалели ее… — отпустили с ней и меня… Судьба была мне жить, а тебе родится…Добрались мы до сестры моей матери, у нее и осели… — я стал Олесе капать в воду капли, которыми меня снабдил немецкий врач, ранее… — от этих капель у Олеси случались провалы в памяти… — и она становилась такой смирной, и ее не мучили кошмары. Перед концом войны, на производстве, я столкнулся с одним ветераном-орденоносцем, с которым, много ранее, участвовал в карательных акциях… — и этот молодец не последовал за немцами, а примкнул к советской армии — и… доблестно воевал, был ранен…: ведь, главное… — чтобы твоя жизнь была в порядке, а воевать-то можно за кого угодно, лишь бы выгода была… Тем «молодцом» был отец Риммы, твоей снохи…: он всегда был бесстрашным… — не боялся, что раскроется его служба на немцев! Его, по партийной линии, переводили на работу в столицу… Тогда, я подошел к нему и попросил взять с собой, а в награду, я обязался отблагодарить его: схоронил я один немецкий ящик, с награбленным золотом и драгоценностями… — этот клад очень выручит меня, в будущем… — поделился я…, и обзавелся дружбой с нужными людьми… — до сих пор наша семья процветает! В этот столичный городок, потом, пристроили и меня…, а тетя умерла, к тому времени… Даже не стану спрашивать у тебя: не осуждаешь ли ты, меня… — ведь, каждый проживает свою жизнь…, как ему сердце велит!!! — он снова смолк…

— У твоей матери стали случатся прояснения памяти, но эти воспоминания толкали ее к тому…, что она причиняла себе вред… — и твоя няня, в таких случаях, вызывала ей неотложку — из психиатрической клиники, она возвращалась такой тихой и подавленной… После последнего лечения, она вернулась спокойной, но не усмиренной…, а я не придал этому значение… Я любил зарывать свое лицо в волосы твоей матери, и однажды признался, что ее волосы меня

возбуждают больше всего… — глупец! Вечером, возвращаюсь с работы, а в нашей квартире дышать нечем: Олеся обкорнала, почти под корень, свои роскошные волосы… — и пока, няня гуляла с тобой, твоя мама решила сжечь в кастрюле, свои отрезанные волосы… Когда ушла няня, между нами произошло объяснение… — и Олеся заявила, что я пахну разлагающимися трупами тех, кого убил, а ее горящие волосы напомнили ей о родных…!!! Я убил столько людей… — от меня тошнотворно разит их кровью… — и она хотела бы умереть, но сначала сдаст меня, душегуба, в милицию…!!! Я напомнил ей о тебе, и она заплакала, и изрекла, если я не хочу предстать перед судом, мне придется убить ее, но молчать она больше не в силах: ее сны и воспоминания молят, о правосудии над убийцей! Один раз Олеся уже выбрала жизнь, вместо смерти — и стала жить со мной… — вот я и был уверен, что перед дыханием смерти, она, вновь, выберет жизнь, поскольку в ту пору ей было слегка за двадцать… — в таком возрасте умирать никому неохота… Я принес из ванной комнаты свою безопасную бритву, со злостью, взял ее руку и сделал небольшой надрез, на вене … — не критично, но кровь пошла… — она зажала кровоточащую рану другой рукой… Я промолвил, что настало время ее выбора…, но она в любой момент может перевязать рану и вызвать скорую…, а сам отправился спать, в твою комнату… В пять утра, твою маму нашла няня, она в это время всегда приходила… Короче: твоя мама не стала делать себе перевязку, а набрала полную ванну сравнительно горячей воды и легла в эту воду, и лежала, и наблюдала, как из нее, медленно, вытекает кровь, а с ней и уходит жизнь… Когда приехала скорая, твоя мама еще была жива, она даже пришла в сознание, но лишь для того, чтобы свысока и с презрением посмотреть на меня! Спасти ее не сумели, кровопотеря была критической! С тех пор меня преследует ее предсмертный взгляд, брошенный на меня… Прости, сынок: я лишил тебя матери…, а себя, единственно, любимой женщины!!! Да, и еще она, пророчески, сказала, тогда…: ее кровь, текущая по твоим жилам, пересилит мою, душегубскую…!!! Так и вышло: ты, даже кошек не мучил, в детстве! А, Игорек — это мое искупление, перед мамой твоей… — береги его и сыну своему накажи…! Я, возможно, и душегуб, но вас, с мамой, я всегда любил!! — обессиленный горестным признанием, Дмитрий Кузьмич поплелся в свою спальню.

Половину ночи, Борис Дмитриевич обдумывал исповедь, поведанную его отцом: известие о том, что Дмитрий Кузьмич участвовал в карательных акциях — и, лично, убил не одного своего соотечественника… — это не нашло должного отклика в душе его сына… — чему, конечно, и удивился Борис Дмитриевич… — ведь, он, как честный человек, должен был, хотя бы, возмутиться, осудить, содеянное отцом…, но ничего такого…, он не испытывал?! Решив, что в нем заговорила кровь его предков-управляющих, совесть Бориса Дмитриевича совсем успокоилась — и он, моментально, уснул…

По утру, Борис Дмитриевич нашел своего отца в критическом состоянии — было похоже, что вчерашние воспоминания… доконали его отца — пришлось вызывать ему скорую помощь… Борис Дмитриевич, даже, готовил себя к известию, о смерти Дмитрия Кузьмича, но старик, словно птица Феникс, снова восстал… — и пошел на поправку…

— Мне, непременно, нужно увидеть новорожденного сынка Игоря…! — заявил Дмитрий Кузьмич своему сыну и внуку…, при их встрече — и продолжил, с аппетитом, вкушать больничную молочную кашу…

— Папа, вот интересно: нам передалось, по наследству — от деда, его ген долголетия?! — пораженный увиденным, Денис Борисович поинтересовался у своего отца Бориса Дмитриевича.

* * *

Дмитрию Кузьмичу судьба позволит, увидеться со своим праправнуком Никитой и даже с праправнучкой Олесей — их родит Ульяна…, с разницей в год…, но прежде состоится свадьба Игоря и Ульяны — и пройдет эта свадьба в поместье барина Григория и барыни Софьи, при большом стечении гостей! Поправивший свое здоровье, Дмитрий Кузьмич увидит в этом знак Свыше…: его предки четыре поколения были управляющими подобной усадьбы — естественно, что свадьба их потомка проходит в схожем, роскошном поместье.

Ираида, насмотревшись на местных красавиц: Светлану Славоницкую-Силантьеву, Глафиру Гонорову, Аэлиту Прибыткову… — нашла, что ее Игорек промахнулся с выбором жены…, как-то простовата эта Ульяна, и нос у нее коротковат…, но Денис Борисович быстро поставил на место свою бывшую любовницу и мать его сына Игоря:

— Ираида, чтобы я не слышал больше подобной чуши! По поводу носика Ульяны: эти записные красавицы, которыми ты, изволила восторгаться, имеют красивые черты лица…, но и у нашей Улички с этим… все в порядке — и такой пикантный носик… — многим на зависть!!! — потом, он раскрыл футляр, и Ираиду ослепил восхитительный блеск бриллиантов, исходящий от диадемы и ожерелья… — футляр, с этой роскошью…, Денис Борисович передал в руки Акулины, тетушки невесты… — ей, он доверил, водрузить на прелестную головку Ули его дар: бриллиантовую диадему…

Светясь от счастья, в ореоле блеска бриллиантов, окутанная «пеной» ослепительно белого воздушного шелка и нежнейшего кружева, словно принцесса из волшебной сказки…, блистательная невеста — Ульяна возникла на парадной лестнице, перед приглашенными родственниками и близкими друзьями жениха… — вызвав у гостей невольный возглас восхищения… — и тщеславие Ираиды было, наконец, удовлетворено!

* * *

Через две недели, после их свадьбы, Ульяна родит мужу Игорю долгожданного сына, и, хотя — ранее, новорожденного мальчика собирались наречь Игорем, в честь отца…, но, во сне, своего правнука, вновь, навестила прабабушка — это она попросила Игоря окрестить сына Никитой.