Сумеречное состояние
Шрифт:
Черное Пальто говорил тихо, но каждое слово превращалось в маленький камешек, брошенный в собеседника. Коля задрожал.
— Ти плихи деди, плихи деди. Ни трий мия, ни трий…
— Я плохой дядя? Ну, это как посмотреть, — возразил Черное Пальто. — А тебя я не трогаю, не скули. Знаешь, до такого, как ты, вообще противно дотрагиваться. Понял?
И Черное Пальто расхохотался. Тихим, каким-то неживым смехом, словно этого смеха у него было очень мало, и нужно было экономить. Несчастный попытался что-то сказать, но Черное Пальто его перебил:
— Ты лучше подойди к окну,
— Йи хоши, йи хоши, — вырвалось у калеки.
— Что толку, что ты хороший? Ты хуже червяка или крысы, они хоть могут ползать или бегать без посторонней помощи. Ты хочешь избавиться от самого себя, от этих костылей? Хочешь? Тогда посмотри в окно и выпрыгни, — Черное Пальто хохотнул. — И тогда, кто знает, может у тебя появиться шанс… получить что-то другое.
Коля прогундосил что-то совсем невнятное, и Черное Пальто воскликнул:
— Встань и подойди к окну, размазня!
Колю будто подтолкнули. Он поднялся без костылей, оттолкнувшись от подлокотников кресла только руками, шагнул к окну, повалившись на подоконник — ноги все-таки отказали, даже чужая воля не смогла творить чудеса больше одной-двух секунд.
— Посмотри вниз, — прошипел Черное Пальто. — Тебе разве не хочется попробовать? Попытаться изменить себя? Признайся — хочется!
Все еще под воздействием чужой воли Коля перегнулся через подоконник, глянул вниз. Закружилась голова. Кажется, перед глазами что-то мелькнуло. Он точно не понял, что это было — не хватило времени. То ли Коля увидел себя тем, кем мог бы стать, родись он нормальным ребенком, с ногами, без слабоумия, то ли увидел, кем мог бы стать, если бы… Если бы что?
Он отшатнулся от вида такой далекой земли под окном, покачал головой.
— Йи ни приги, йи ни приги…
Он почувствовал, что его накрывает черная волна — так он воспринимал приближение истерического припадка, вызванного страхом или еще каким-нибудь дискомфортом, который не часто обрушивается на него.
— Йи ни приги, йи ни приги! — рвалось из его легких.
И тут он почувствовал тепло — это его обняла мать. Она услышала его крики, вбежала в спальню, обняла, оттягивая от окна.
— Да, да, — запричитала женщина. — Ты не прыгнешь, не прыгнешь. Зачем тебе прыгать? Не надо, нельзя.
Коля оглядел комнату, но никого, кроме них с матерью, здесь не было. Кресло, на котором сидел Черное Пальто, было пустым.
— Успокойся, мой мальчик, успокойся. Все хорошо, все хорошо. Я с тобой, я никуда не ушла. Не бойся.
— Чери пито, чери пито, — пробормотал Коля. — Ини в кесо сидил.
Но мать его не понимала. Она была слишком напугана, чтобы разбирать новые непонятные слова. Она лишь успокаивала сына, а он расширенными глазами все еще искал Черное Пальто.
Утро было солнечным и жарким, как вчера, но на душе у Арсения было пасмурно.
Жена приготовила завтрак, неестественно притихшая, сказала всего
Не мешало. Но Арсения сильнее беспокоило то, что происходило с ним лично. Эти звонки, вчерашний монолог слабоумного калеки. Казалось, нечто, будучи не в силах добраться до Арсения лично, пыталось что-то передать ему посредством кого-то другого. Или Арсений был лишь ступенью к некой иной цели?
Он чувствовал раздражение от собственного бессилия, от невозможности пойти к кому-нибудь и получить ответы на вопросы. Арсений вышел из квартиры уставший, как будто только что вернулся домой после рабочего дня, а жена попросила сходить в магазин. Никуда не хотелось. И чем дальше от дома, тем настойчивей стучала мысль-вопрос: идти ли сегодня в китайский ресторан на Земляном Валу?
Это по-прежнему казалось абсурдом, все эти предупреждения калеки, но почему-то абсурд все больше напоминал картину, висевшую на стене тыльной стороной. Переверни ее, и — быть может, глазам предстанет некий осмысленный сюжет. Конечно, был вариант, что с лицевой стороны окажется жуткая бессмысленная мазня или вообще чистый холст, но в этом еще нужно убедиться. Вариантов было несколько. Предупреждал же его какой-то ненормальный, что нельзя ходить на вечеринку к шефу? Предупреждал! И что случилось? Ничего существенного! Ничего, что можно даже с натяжкой истолковать, как проблему или, тем более, несчастье.
Арсений увидел шпиль Останкинской телебашни и осознал, что идет к «ВДНХ» быстрее обычного. Перейдя проспект Мира, он прошел к месту, где вчера столкнулся с калекой. Конечно, это было наивно, рассчитывать, что он снова встретит на этом же месте слабоумного подростка: здесь проходили за день десятки тысяч человек, если не больше; он это знал, но ничего не мог с собой поделать — потоптался минут десять возле автобусной остановки, прежде чем направился в контору.
Весь день на рабочем месте Арсений ловил себя на том, что отвлекается, думает о вечернем походе в китайский ресторан с целью проверки. Он убеждал себя, что всего лишь пройдет мимо, заглянет туда, но даже за стол не сядет. Ему необходимо убедиться, что смысл в словах слабоумного ему померещился, только и всего.
После обеда стало невмоготу. Арсений покинул свой кабинет на час раньше, благо была пятница, и шеф уже отсутствовал. Он вышел из конторы, направился к метро. Он спешил так же, как и утром.
Спустя полчаса он уже выходил на станции «Чкаловская» поблизости от Курского вокзала. Потоптался возле книжных лотков у выхода из метро, где шла распродажа, и каждая книга независимо от известности автора, толщины и переплета стоила всего пятьдесят рублей. Он даже взял несколько, почитал текст на задней обложке, но смысла не понял. Теперь, когда цель была близка, он сбавил обороты, будто чего-то боялся.