Сумеречный Дозор
Шрифт:
– Уважаю, – согласился Лас. – А то иные и слова-то такого не знают.
– Иные? – уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон.
– Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме «Белой лошади» и «Наполеона», ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политико-экономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас стал шестисотый «мерседес»? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: «„Мерс“ у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить»! И в глазах у него – и смирение аскета,
Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.
– Простора, честно говоря, меньше, чем в обычном купе, – заметил я.
– Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина… вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах…
Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь – кумыс.
– Думал, шучу? – ухмыльнулся мой «сосед». – Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?
– Да, именно таким, – брякнул я.
– Таким не получится, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и «Бузу». Пробовал «Бузу»? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость – страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.
На столике тем временем появилась колбаска, карбонад, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки «Polignac», бутылка французской же минералки «Эвиан».
Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшое подношение. Сказал:
– Давай вначале арманьяк попробуем.
– Давай, – доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка, согласился Лас.
– Открывай.
– Твой арманьяк, тебе и открывать, – небрежно парировал Лас.
Определенно, что-то тут было нечисто!
– Давай лучше ты, – брякнул я. – У меня никогда не получается ровно налить.
Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:
– А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?
Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок.
Я ждал.
Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:
– Присохла, похоже…
Вот тебе и замаскированный Иной!
– Давай, – сказал я.
– Нет, подожди, – возмутился Лас. – Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…
Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:
– Пошла-пошла!
Раздался хруст.
– Пошла… – неуверенно продолжил Лас. – Ой…
Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой –
– Извини… блин…
Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:
– Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал…
Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.
– Ценная вещь, да? – виновато спросил Лас. – Антикварная фляжка, да?
– Ерунда, – пробормотал я. – Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.
– Это ничего, – бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: – Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии можно не бояться!
Сложив платок в два раза, он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:
– За проезд!
– За проезд, – согласился я.
Арманьяк был мягким, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сок. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался – гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.
– Замечательная вещь, – согласился Лас, выдыхая. – Но я же говорю – высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся – у них сахар выработан до минимума, зато все вкусовая гамма сохранена… Давай по второй.
Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.
– За здоровье? – неуверенно предложил я.
– За здоровье, – согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: – Ничего себе… как забирает.
– Что такое?
– Не поверишь – показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! – воскликнул Лас. – Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р…
Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:
– Это не мышь. Это, наверное, белочка.
– Летучая белочка, – пригорюнился Лас. – Все под нею ходим… Нет, честное слово, огромная летучая мышь!
– Просто она пролетела очень близко от стекла, – предположил я. – А ты при взгляде мельком не смог оценить расстояние до летучей мыши – и представил ее больше, чем она есть.
– Ну, возможно… – задумчиво произнес Лас. – А что она тут делала? Зачем ей лететь рядом с поездом?
– Это элементарно, – беря фляжку и разливая третью порцию, сказал я. – Тепловоз, двигаясь на огромной скорости, создает перед собой воздушный щит. Он оглушает комаров, бабочек, всякую прочую летучую живность и отбрасывает в вихревые потоки, обтекающие поезд со всех сторон. Поэтому летучие мыши ночами любят летать вдоль движущегося поезда и поедать оглушенных мух.
Лас задумался. Спросил:
– А почему тогда днем вокруг движущихся поездов не летают птицы?
– Это тоже элементарно! – Я протянул ему рюмку. – Птицы – куда более тупые создания, чем млекопитающие. Поэтому летучие мыши уже догадались, как использовать поезда для пропитания, а птицы – еще нет! Лет через сто-двести и до птиц дойдет, как пользоваться поездами.