Сумеречный мир
Шрифт:
Мы пытались строить герметически закрытые лаборатории. Это нам не удалось — от радиоактивности не избавиться. Даже под землей она настолько велика, что не помогают ни герметизация, ни дегазация. Любые точные исследования попросту невозможны. Кроме того, нам не обойтись без длительного изучения некоторых образцов. А где их хранить? Вы представляете, какой огромный исследовательский комплекс пришлось бы изолировать от внешней среды? Сначала мы планировали создать колонию на Луне. В принципе эта идея выполнима, но на практике она не выдерживает критики — слишком сложно создавать на Луне дееспособную
До сих пор ни один проект не выходил за пределы системы Земля — Луна. Я предлагаю нарушить эту традицию. Как мы знаем из астрономии, Венера не подходит для освоения. Она еще хуже, чем Луна. Марс тоже не слишком гостеприимный, но у него есть несколько преимуществ. Содержание кислорода в атмосфере таково, что при использовании соответствующих компрессоров люди могли бы обеспечить себе необходимый запас. Воды там немного — вероятно, большая ее часть содержится в минералах, зато мы имеем неописуемое изобилие тяжелых металлов, чего не скажешь о Луне. Съемка со спутников подтвердила наличие простейших жизненных форм — а значит, мы получим ценный материал для генетических исследований… Возможно, некоторые из мхов и растений окажутся съедобными. Что же касается холода, то при нашей атомной энергетике я считаю эту проблему вполне разрешимой. Топлива для ракеты потребуется немного — чуть больше, чем для полета на Луну. И, конечно, не последним доводом является величина планеты. Я убежден, что на Марсе можно создавать самостоятельные, независимые от Земли колонии.
Давайте посмотрим, что нам это даст. Во-первых, соответствующие лабораторные условия. Во-вторых, колонисты перестанут мутировать, и, если исследования себя не оправдают, мы просто обеспечим людей более хорошими условиями для выживания. В-третьих, колонистов можно подбирать по определенным параметрам, и это будет естественным завершением ваших экспериментов по евгенике. В данном случае вы не только избежите тех унизительных моментов, которые провоцирует ваша нынешняя политика селекции, но и сохраните свою захромавшую на обе ноги научную программу.
Вэйн замолчал. Де Гайз мрачно кивнул.
— Я знал, что этим закончится, — сказал он. — Даже если бы на обитателей холма не нападали толпы, к ним все равно чувствовали бы злобу и отвращение. Но разве у нас есть другой выбор, спрошу я вас?
— Хм-м… Марс, — задумчиво произнес Винкельрайд и посмотрел в окно на потемневшее небо. — У меня есть информация, что правительство Сибири рассматривает аналогичный проект. Я считаю, что мы должны запустить космический корабль первыми.
Каннингхэм прочистил горло.
— Мои инженеры уже просмотрели ваши чертежи, — сказал он, — и у нас появилось несколько вопросов. Отсутствие инструментов и контрольно-измерительных приборов…
— Понимаю вас, — ответил Вэйн. — Все верно. Я знал, что надо торопиться, и поэтому конструировал очень простой летательный аппарат. Функции многих приборов, необходимых для полета, возьмет на себя команда.
— Команда?
— Речь идет о супермутантах. Обитателях холма. А я буду
На Вэйна обрушился поток возражений.
Бонд внимательно следил за спором, но участия в нем не принимал. Он знал, за кем останется победа. Подойдя к окну, он взглянул на огоньки, мигавшие в ночи, и ему вспомнились летние вечера давно забытой довоенной эпохи. Бойд вспомнил кафе «Флорес», суету толпы и бокал в руке — бокал аперитива, который он не пил, а лишь подносил к губам. Сумерки превращали город в сказку, мимо столиков проходили люди — тысячи лиц, тысячи судеб. А рядом сидела девушка-финка, которая училась на том же курсе, и они улыбались друг другу, потому что вокруг шумел Париж, потому что они были молодыми и им принадлежал весь мир.
Забавно, как часто он вспоминает этот год. Тот год и статую Крылатой Победы. Ему нравилось приходить в Лувр, когда дворец открывался по вечерам. Он медленно поднимался по длинному пролету ступеней, а над головой, сияя в лучах прожекторов, Победа расправляла крылья. И он видел это застывшее движение, он слышал вой ветра, неистовый рев труб и величественный шелест крыльев.
Нет-нет, сказал себе Бойд. Все гораздо проще — порыв морского ветра, обычная статуя и прожектор. Что еще могло кричать и струиться вокруг триумфа обреченных?
Прах к праху, пыль к пыли. Я воскрешаю и жизнь, сказал Господь. И нет больше девушки-финки, нет Парижа и Ники Самофракийской. Наступила ночь.
Глава 7
Гордыня: Аларик — победитель; Вэйн — телега, фургон, стремление и дорога к неизвестному. Итог: повозка, которая несет победителя за грань небес. Лжепобедитель. Пустышка.
Какая пустота внутри. Какое одиночество. Вечное одиночество! Но не будет больше плача в темноте, потому что ночь разобьется в реве дюз и сгорит в реактивном пламени…
(Отец)
Родерик Вэйн: Бог:
(Защитник)
— Родословная
(Мать)
Карен Вэйн: Любимая:
(Дом)
… и слезы, к которым он привык, — их тоже больше не будет.
Ворчун — добрый старый пес… Он пытался помочь и понять. Но у него мало что получалось. Им не хватало полного взаимопонимания (потому что взаимопонимание — основная функция, которая отличает человека от других животных). И все же, общаясь с ним, Аларик переставал бояться.
А победитель боялся, даже оставаясь наедине с самим собой. Он понимал, что у него нет врагов. Он знал, что люди желают ему только добра. Но они его не понимали. Они не могли его понять, и ему приходилось делать усилия и говорить их словами.
Жалость к себе: червь, вцепившийся в собственный хвост. Хватит думать об этом. Они уже перешли к сборке двигателя.
Энергия расщепления: как жаль, что никто не может оценить красоту его матрицы уравнений.
Они как бронзовые золотистые листья, взвившиеся в вихре красного пламени. Они, как ветер из темной бездны, как озноб, который холодит щеки, руки и грудь.