Сумеречный взгляд
Шрифт:
Я знал, что означает это видение. Катастрофа на чертовом колесе произойдет не сегодня, однако фундамент трагедии будет заложен вскоре, ночью, когда ярмарка закроется. Те полдюжины гоблинов, что я видел, были отрядом коммандос. Они останутся на ярмарке после закрытия. Когда все балаганщики отправятся спать, демоны выберутся из своих потаенных укрытий, объединятся и испортят чертово колесо, как они собирались сделать в воскресенье, когда им помешал Студень Джордан. А потом, завтра, смерть придет к невинным посетителям ярмарки, вознамерившимся сделать круг на большом колесе.
К полуночи допотопная махина чертова колеса, какой ее видели мои Сумеречные Глаза, была не только лишена света — колесо было словно огромный безмолвный двигатель,
Ярмарка начала сворачиваться около часу ночи, и, несмотря на мое обычное усердие и трудолюбие, я был одним из первых, кто закрывал аттракционы. Я уже закрыл силометр и складывал дневную выручку, когда заметил на дорожке Марко. Я подозвал его и уговорил отнести деньги к Райе в трейлер, а заодно передать ей, что у меня есть одно важное дело и что я приду поздно.
Гирлянды и панели ламп гасли от одного конца аллеи до другого, над входами в палатки опускались и завязывались тенты, балаганщики поодиночке и небольшими группками тянулись с ярмарки, я же тем временем легким шагом и с как можно более беззаботным видом направился к центру ярмарочной площади и, убедившись, что никому не попался на глаза, плюхнулся на землю и заполз в тень под грузовиком. Я лежат там около десяти минут. Солнце не касалось этого места своими горячими пальцами два последних дня, и накопившаяся сырость стала пробираться мне под одежду; усилив озноб, начавшийся у меня еще раньше, когда я заметил первые изменения, происходящие с чертовым колесом.
Последние огни погасли.
Последние генераторы были отключены и замерли с пыхтением и грохотом.
Последние голоса удалились, смолкли.
Я подождал еще пару минут и вылез из-под грузовика. Встал, прислушался, перевел дух, снова прислушался.
После какофонии работающей ярмарки молчание ярмарки отдыхающей было сверхъестественным. Ничего. Ни звука. Ни скрежета. Ни шороха.
Осторожно двигаясь по незаметной тропке среди мест, где ночь была темнее из-за нагромождения теней, я подкрался к «сюрпризу», остановился у трапа, ведущего на карусель, и снова внимательно прислушался. И снова ничего не услышат.
Я осторожно переступил через цепь перед трапом и на четвереньках вскарабкался наверх, чтобы не выдать себя отчетливо заметным силуэтом. Трап был сделан из небольших дощечек, подогнанных на совесть, а на мне были теннисные туфли, так что, поднимаясь, я практически не произвел ни звука. Но на самой платформе нелегко было скрыться — час за часом, день за днем вибрация от стальных колес карусели проходила через ограждение на дощатый пол платформы, в результате скрип и треск, словно термиты, поселились в каждом стыке. Платформа «сюрприза» была с наклоном назад, и на пути к ее верхней части я все время держался внешнего ограждения, где дощатое покрытие было прочнее и меньше протестовало против каждого шага. И все же мое продвижение сопровождалось несколькими короткими резкими звуками, прозвучавшими пугающе громко в невероятной тишине пустынной ярмарки. Я пытался убедить себя, что гоблины, если они вообще что-то услышали, решат, что эти вырвавшиеся звуки — результат усадки строений, но все равно всякий раз я вздрагивал, когда под ногами скрипело дерево, — у меня по коже шли мурашки.
Через несколько минут я прошел все кабинки «сюрприза», похожие на гигантских улиток, спящих в темноте, и дошел до верхней части платформы, примерно футах в десяти над землей. Там я сжался у ограждения и оглядел закутавшуюся в ночь ярмарку. Я выбрал этот наблюдательный пункт потому, что с него мог видеть фундамент чертова колеса, а кроме того — большую территорию ярмарки, чем с любого другого места (если, конечно, не залезать наверх), и еще потому,
С предыдущей недели ночь отвоевала некоторое пространство у луны. Теперь помощи от нее было меньше, чем тогда, когда я преследовал гоблина до павильона электромобилей. С другой стороны, лунные тени обеспечивали мне то же самое надежное убежище, что давало гоблинам чувство безопасности. Выигрыш был равен проигрышу.
Но у меня было одно бесценное преимущество. Я знал, что они здесь, а они почти наверняка не подозревали о моем присутствии и не могли знать, что я подбираюсь к ним.
Прошло сорок утомительных минут, пока я услышал, что один из чужаков покидает свое укрытие. Удача была на моей стороне, потому что звук — царапанье металла по металлу и тихий скрежет несмазанных петель — шел из места, расположенного прямо передо мной, из-под «сюрприза», оттуда, где по центру аллеи вытянулись грузовики, дуговые лампы, генераторы и прочее оборудование, по обеим сторонам которых тянулись карусели. Возмущенный скрип петель тут же сменился движением, которое я немедленно засек. Темная плита, одна из двойных дверей грузовика, распахнулась в еще большую темноту вокруг, и в двадцати шагах от меня на землю с необычайной осторожностью соскочил человек. Для всех прочих это был человек, для меня же гоблин, и у меня закололо в затылке. В таком слабом свете я плохо видел демона внутри человеческого тела, но не составляло труда разглядеть его блестящие алые глаза.
Тварь оглядела ночь и успокоила себя тем, что она в безопасности и никто не наблюдает за ней. После этого гоблин повернулся к открытой двери кузова.
Мгновение я колебался, не зная, собирается ли он позвать своих сородичей наружу, но гоблин начал запирать дверь.
Я встал, перебросил через ограждение одну ногу, затем другую и на мгновение оказался на виду на балюстраде карусели. Если бы гоблин внезапно обернулся, он бы наверняка увидел меня. Но он не повернулся, и хотя он закрыл дверь и засунул задвижку на место так тихо, как только мог, его действия произвели достаточно шума, чтобы скрыть мое мягкое кошачье приземление.
Не обернувшись в сторону густой тени, где скорчился я, гоблин двинулся в сторону чертова колеса, находящегося в паре сотен ярдов дальше по аллее.
Я вытащил нож из башмака и двинулся за демоном.
Он двигался с величайшей осторожностью.
Я тоже.
Он почти не шумел.
Я не шумел вовсе.
Я настиг его возле следующего грузовика. О моем присутствии ему стало известно, лишь когда я набросился на него, обвил ему шею рукой, с силой дернул его голову назад и полоснул по горлу ножом. Когда я почувствовал, что хлынула кровь, я отпустил его, и он рухнул — неожиданно и безвольно, точно марионетка, у которой оборвались веревочки. На земле он дернулся несколько раз, поднимая руки к распоротой глотке, откуда толчками лилась кровь — черная, как нефть в ночной темноте. Он не мог издать ни звука, потому что не мог ни дышать распоротым дыхательным горлом, ни произвести ни одного колебания разрезанной гортанью. Так или иначе, прожил он не больше полминуты, его тело, которое покидала жизнь, слегка содрогнулось, светящиеся красные глаза уставились на меня, и я глядел, как угасает в них огонь.
Теперь он казался просто мужчиной средних лет с кустистыми бачками и животиком.
Я затолкал труп под грузовики, чтобы какая-нибудь из этих тварей не наткнулась на него и не получила бы тем самым сигнал тревоги. Мне надо будет вернуться за ним позже, чтобы обезглавить и вырыть две могилы подальше друг от друга для его останков. Но сейчас у меня были другие заботы.
Счет немного улучшился. Пятеро на одного вместо шестерых на одного. Но ситуация не располагала к веселью.
Я попытался обмануть себя, будто не все шестеро из тех, кого я видел на ярмарке, остались после закрытия. Но мне это не удалось. Я знал, что все они здесь, поблизости, так хорошо, как только я могу знать такие вещи.