Сумеречный взгляд
Шрифт:
Я вернулся в кресло, сел и одним глотком опрокинул полстакана скотча.
Она продолжала, хотя новая порция виски не изменила ее мрачного тона. Я чувствовал, что ее состояние вызвано не только страшной «сказкой», которую она была вынуждена рассказывать, но и внутренним смятением. Что бы там ни терзало ее, я не мог ясно определить, что это.
Продолжая рассказ, она поведала мне, что секретная информация о гоблинах вскоре перестала быть тайной, как обычно и случается с любым знанием, и с полдюжины других стран тут же создали своих лабораторных солдат, таких же, как и первые гоблины,
— Не забывай, — добавила Райа, — гоблины замышлялись как альтернатива ядерной войне, как значительно менее разрушительное средство для достижения мирового господства.
— Хороша альтернатива!
— Ну, если бы страна, впервые создавшая их, сумела сохранить в тайне технологию, она бы в самом деле завоевала мир в течение нескольких лет, не прибегая к ядерному оружию. Как бы там ни было, когда у всех были солдаты-гоблины, когда на страх отвечали страхом, все стороны быстро сообразили, что взаимное разрушение будет столь же гарантированным с помощью искусственных солдат, сколь и с помощью ядерного орудия. Поэтому они пришли к соглашению, решив отозвать и уничтожить свои армии гоблинов.
— Но кто-то нарушил договор, — сказал я.
— Не думаю, — возразила она. — Я могу и ошибаться, могла все неправильно понять... но мне кажется, что некоторые из солдат оказались способны отказаться от возвращения.
— Господи.
— По причинам, которые так и не были установлены, по крайней мере, мне они непонятны, некоторые из гоблинов коренным образом изменились, выйдя из лаборатории.
Поскольку большую часть детства и юности я увлекался наукой, у меня возникла пара соображений по этому поводу. Я предположил:
— Возможно, они изменились потому, что цепочки их искусственных хромосом и подправленных генов были созданы слишком хрупкими.
Она пожала плечами.
— В любом случае очевидно, что одним из результатов этой мутации стало появление «эго», чувства независимости.
— А это — чертовски опасная штука в биологически сконструированном убийце-психопате, — заметил я.
— Была сделана попытка прибрать их к рукам, запустив имплантированные им в мозг приборы, вызывающие боль. Некоторые сдались. Некоторых нашли корчащимися и визжащими в необъяснимой агонии, которая успешно выдавала их. Но некоторые, как видно, «мутировали» в другом направлении — либо развили невероятную устойчивость к боли, либо научились любить ее, даже направлять боль себе на пользу.
Я легко представил, как развивались события с этого момента. Я продолжил:
— В превосходных человеческих обличьях и с интеллектом, равным нашему, ведомых лишь ненавистью, страхом и жаждой крови, их было невозможно найти... разве что подвергая каждого мужчину и женщину на земле мозговому сканированию с целью обнаружить отказавшие контрольные механизмы гоблинов. Но существовала тысяча уловок, с помощью которых твари могли уклониться от этого исследования. Некоторые могли изготовить фальшивые карточки, свидетельствующие об успешном прохождении мозгового сканирования, которого
— Не знаю. Думаю, что так. Что-то в этом роде. А в какой-то момент после... после того, как всемирная программа сканирования мозга была запущена... власти обнаружили, что некоторые из восставших гоблинов претерпели еще одну фундаментальную мутацию...
— Они больше не были бесплодны.
Райа моргнула.
— Как ты узнал?
Я рассказал ей о беременной самке гоблина в Йонтсдауне.
Она продолжала:
— Если я ничего не перепутала, большинство из них остались бесплодными, но некоторые стали способны размножаться. Легенда гласит...
— Что за легенда? — Мне все труднее было обуздывать свое любопытство. — Где ты услышала все эти вещи? О какой легенде ты говоришь?
Она проигнорировала вопрос, как видно, все еще не готовая раскрыть свои источники информации, и продолжала:
— Согласно легендам, некая женщина попалась на мозговом сканировании. Когда ее разоблачили как гоблина, она была вынуждена принять свой истинный облик. Ее застрелили, и, умирая, она произвела на свет помет — извивающихся детенышей гоблинов. В момент смерти она снова обернулась человеком, как и была генетически запрограммирована (чтобы сбить со следа патологоанатомов при вскрытии). А когда расправились с ее отпрысками, они в предсмертных конвульсиях тоже превратились в человеческих младенцев.
— И тогда человечество поняло, что оно проиграло войну с гоблинами.
Райа кивнула.
Они проиграли войну потому, что у детей гоблинов, рожденных в лоне самок врага, а не в лабораториях, не было контрольных механизмов, которые можно было обнаружить сканированием мозга. Больше не было никакого способа разоблачать их человеческую маскировку. С этого мгновения человек делил этот мир с родом, который был равен ему по интеллекту и не имел иной цели, кроме как уничтожение его и дела рук его.
Райа допила скотч.
Мне страшно хотелось выпить еще, но я боялся налить вторую порцию, потому что в моем состоянии она непременно повлекла бы за собой третью, третья — четвертую, и я бы не мог остановиться до тех пор, пока не свалился бы, пьяный до потери сознания. А я не мог позволить себе расслабиться и напиться, потому что мрачное предчувствие нависшей опасности давило на меня тяжелее обычного, — психический эквивалент массивной темной кучи клубящихся грозовых облаков, опускающейся на летний день.
Я поглядел на дверь.
Закрыта.
Взглянул на окна.
Открыты.
Но на окнах были жалюзи, и никакой гоблин не смог бы пробраться сквозь них, не приложив значительных усилий.
— В общем, — тихо сказала Райа, — мы не были счастливы на земле, которую дал нам господь. Очевидно, в ту ушедшую эпоху мы слыхали про ад, и мы нашли эту идею весьма интересной. Мы нашли ее такой интересной, такой привлекательной, что сотворили демонов на собственный лад и воссоздали ад на земле.