Сумерки Империи (сборник)
Шрифт:
Экстрасенс заснула на удивление быстро, почти сразу. Линдхольм лежал на спине так тихо, словно никаких особых поводов для волнения не было. Корби посмотрел на них. В жизни не хотелось спать меньше, чем сейчас. Он немного подождал, надеясь, что все-таки задремлет. Потом – сна ни в одном глазу – беззвучно сел и обнял колени. Космодесантник надеялся, что, когда он привыкнет, спустя какое-то время, монолит предстанет не таким ужасным, но пока ничего не изменилось. Слишком высокий потолок, и каждый звук в полной тишине рождает неумолкающее эхо. Корби
– Ты дергаешься, Рас.
Корби резко обернулся. Линдхольм тоже сидел на спальном мешке. Корби улыбнулся, пожав плечами.
– Свен, мне здесь не нравится. – Он говорил тихо, чтобы не разбудить экстрасенса. – И имей в виду, что на всей этой вонючей планете мне ни одно место не понравилось. Я ее ненавижу, Свен. – Он вытер губы тыльной стороной ладони и ничуть не удивился тому, что рука дрожит. – Я трезвый, как дурак. Мне нужно выпить. Я бы все это гораздо лучше переносил, если бы имел возможность нажраться.
– Извини, Рас, Я сам не употребляю. Тебе надо было пронести бутылку на катер.
– Я пронес. Они ее нашли. – Корби недовольно скривился. На лице у него, несмотря на холод, выступили капли пота. – Я этот мир ненавижу, Свен. Я не желаю быть здесь. А он не желает, чтобы мы были здесь. Я хочу сказать, что мне делать в Адской группе? Никогда не собирался стать колонистом. С шестнадцати лет я на флоте, больше двух лет на одной планете не проводил. И мне это нравилось. Меня сюда занесло только потому, что я решил – лучше здесь, чем всю жизнь гнить в военной тюрьме. Идиот. По сравнению со здешними местами любая тюрьма – курорт.
– Рас, смотри на все проще.
– Тебе, может, легко так говорить. Вспомни этот лес, Свен. И ту дрянь, которая лезла из земли. Я уже не знаю, сколько миров повидал, случались там всякие необычные штуки, но их хоть можно было понять. А этот мир – сумасшедший. Кошмарный сон, и не кончается. А завтра мы идем в город, где все дома такие, как этот. Сомневаюсь, что я это выдержу. Не смогу.
Он снова вытер ладонью рот и чуть ли не умоляюще посмотрел на Линдхольма:
– Свен, что мне делать? Я не могу жить в таком мире, но и убраться отсюда не могу. Мы попали в ловушку. Я не могу идти завтра в город и не могу остаться здесь один. Что же делать?
– Рас, не надо психовать раньше времени. Я же с тобой, – резко прервал его монолог Линдхольм, когда голос у Корби поднялся уже почти до истерики. – Не забывай, что не только ты вляпался. Мы все в одной лодке. И справимся с чем угодно, пока играем командой. Ты говоришь о тех мирах, где мы бывали. Так они поначалу выглядели не лучше этого. Это просто еще один мир, Рас, только и всего. Просто еще один мир.
Корби глубоко вздохнул, долго, с хрипом выдыхал. Потом благодарно посмотрел на Линдхольма и неуверенно улыбнулся:
– Свен, как тебе это удается?
– Можно сказать и так. – Линдхольм задумчиво уставился в темноту через открытый дверной проем. – На аренах можно многому научиться. Пока жив. Учишься не заводить друзей, потому что завтра их, может быть, придется убивать. Учишься ни во что не верить, только в сегодняшний день. А в конце концов учишься плевать на все. На убийство, на народ, на напряжение, да и на собственную жизнь. Когда плюешь на все, можно пойти на любой риск, играть на любых условиях. Потому что уже ничто не имеет значения. Совсем ничто.
Линдхольм перевел взгляд на Корби:
– Одно плохо, Рас, – когда уходишь с арены, всю науку уносишь с собой. Я теперь почти ничего не чувствую. Не смеюсь, не плачу, не боюсь и ни от чего не получаю удовольствия. Арены у меня все отняли. Сохранилось только ощущение, как много я потерял. И почти ничто не интересно, потому что не имеет никакого значения.
– А как насчет меня? – медленно произнес Корби. – Я имею значение?
– Не знаю, – ответил Линдхольм. – Я помню, как мы несколько лет вместе служили в космодесанте, но это как воспоминание о давнем сне. Иногда этот сон больше других похож на жизнь. А все остальное время я просто делаю какие-то движения. Рас, ты на меня не надейся. Для этого меня осталось слишком мало.
Экстрасенс застонала во сне, космодесантники посмотрели на нее. Де Шанс беспокойно ворочалась.
– Кошмары, – отметил Корби. – Что неудивительно.
Первая неконтактная мина взорвалась, словно удар грома, затем сразу же последовали еще два взрыва. Темноту на доли секунды прорезали яркие вспышки. Космодесантники вскочили с дисраптерами в руках. В ужасе проснулась де Шанс.
Что за черт? – спросил Корби.
– Снаружи кто-то есть, – ответил Линдхольм. – Должно быть, слишком близко подошел к минам. Рас, выключи фонарь.
Корби моментально нагнулся и погасил свет. Темнота вошла в монолит, будто вернулась домой. Корби сжимал рукоятку дисраптера и мучительно ждал, пока глаза привыкнут к мраку.
– Кто бы там ни был снаружи, он не один, – негромко проговорил Корби. – Все мины только от одной твари не взорвались бы.
– Я что-то чувствую… – зябко поеживаясь, сказала де Шанс. – Но не могу распознать. Поступает очень много сигналов, невозможно сосчитать. Они ходят кругами… Со всех сторон. Мы окружены.
Взорвалась еще одна мина, ярко полыхнув в темноте. За короткое мгновение Корби успел увидеть какие-то тени неопределенной формы, снующие вокруг монолита, вне периметра, потом их снова скрыла ночь. Послышались громкие и настойчивые ритмичные удары, словно билось гигантское сердце: кто-то с чудовищным терпением и настойчивостью пытался проломить энергетический экран. Корби облизнул пересохшие губы и напряженно вгляделся во мрак.
– Успокойтесь, Корби, – заметила де Шанс. – Экран их удержит.