Сумерки жизни
Шрифт:
Архитектор Адольф Лоос из Вены: «Петер, я не знаю, хорошо или плохо «Nachfechsung», я только знаю, что теперь я могу в течение десяти лет не читать совершенно новых книг. Я получил ориентацию!»
НИЩАЯ.
Сегодня, 3 августа 1916 г., в половине одиннадцатого утра, я заговорил на углу моего переулка с одной молодой женщиной, просившей подаяния; за городом и при хорошем уходе я бы сделал из нее в течение 6 недель сказочную красавицу. На руках она держала дивнонежную, спящую, белизной сияющую девочку четырех лет. Я
НЕВЕРНОСТЬ.
Любимая, или нелюбимая, как когда,
ты задерживаешь меня в обновлении моего неспокойного, неугомонного я! Ты боишься моего рождающегося я!
Ты плачешь?! Ты обиделась?! Ты видишь, как я склоняюсь перед твоим очарованием?! Очарованием, которое меня сковывает!
Что же ты любила во мне, ценила, и даже романтически обожала когда-то?! Мои пути ведут в иные дали, но всегда вверх!
Да, Мария Сюзанна, так это началось!
Но для меня это должно остаться и кончиться. Кончиться, чтоб остаться! Так я верен.
Нельзя любить скрипача за его глубокую игру — и ревновать его к скрипке.
Того, кто опьянил тебя своей высшей человечностью, что он дарует не только тебе одной,
того ты не должна тянуть вниз, робко, боязливо, неуверенная в своих прежних безграничных душевных силах и радости жертвы,
в столовую, где стол для него накрыт соблазнительно и удобно!
Иди, оставив его одного.
И вечное сияние твоего мученического венца соединится со светом, куда он придет в конце своего пути без тебя!
ПРЕМЬЕРА
Все эти люди, не знающие в жизни друг друга, не знают и самих себя. Мгновенное понимание и беглый туманный взгляд на всеобщую ложь. Но ничего не помогает. Почему моя подруга направляет свой бинокль все время на артиста Г. Ф.?! Почему она не смотрит на артиста К. И., великолепно играющего, или на В. Ст. или на К. П.?!
Как уже сказано, на этой глубокой, чрезвычайно серьезной пьесе, совсем не веселой, хотя в общем и веселой, поскольку не знающие друг друга люди постоянно немного трагически и веселы, достойны сожаления и смешны... Итак, почему на этой пьесе «Вишневый сад» моя подруга смотрит пристально сквозь мною подаренный бинокль беспрерывно на этого артиста Г.?! Разве он так исключительно хорош? Разве И., Ст., П. не лучше его?! Итак, в этой прекрасной пьесе все люди, которые бредут вперед, шатаются, не в силах никогда поставить ногу уверенно и эластично, куда следует. — «Моя милая, я подарил тебе бинокль, не злоупотребляй же им!»
В пьесе все же есть изумительные, нежные ноты. Перед последним актом я ушел по причине того бинокля, что подарен мною. На улице я ей сказал: «Стыдись!» В последнем действии старый вишневый сад будет, вероятно, продан и срублен, вместо него на этом месте вырастет новый мир, квартал дач. Нужно срубать!
НАТТЕРС.
Паула, с марта 1918 года ты живешь в Наттерсе, в этой идиллической горной деревне Тироля, у электрической горной железной дороги; ты имеешь два деревянных балкона, молоко, масло, яйца, сыр. Никто не мешает тебе в твоей фанатически нежной любви к природе.
Ты достигла своего, Паула!
Вдали от всех предрассудков полных предрассудками женщин,
ты переборола жестокие бури обожания твоего поэта, и переживаешь теперь мир, ты своим самоотвержением вполне его заслужила!
Слава тебе, Паула! Муки моих
многочисленных и ненужных несправедливостей,
по отношению к тебе, с благословением
провожают тебя,
из сердца, в котором не раскаяние,
а глубокое умиление!
Ты живешь теперь в Наттерсе, в маленькой горной деревне Тироля,
имеешь два деревянных балкона, и ветер долетает к тебе с вечных снегов
и не может тебя обидеть!
Жестокие, ненужные бури с тяжелым поэтом миновали.
В твою жизнь вошел мир. Мое одиночество благословляет тебя, Паула, в Наттерсе!
СМЕРТЬ.
Вчера, в воскресенье, 13/1 1918, я сидел со сломанной левой рукой и разбитой головой; я спросил у моего святого брата Георга, посетившего меня случайно после трех лет, как это наш отец умер на 83 году жизни без всякой болезни.
Ночью он надевал свои любимые синие домашние туфли и, когда он нагнулся, в мозгу прорвалась артерия. На следующий день ему всунули в руку его любимую сигару, и он водил ею механически, не куря, ко рту и назад, хотя она была не зажжена и ее нельзя было курить.
Так умирает самый лучший, самый достойный человек, который ни разу в жизни ни секунды не хворал. Так умирают «безгрешные». Аминь!
БЕРЕМЕННОСТЬ.
Паула, ты беременна, от твоего мужа;
после того, как в течение пяти лет я обожал тебя как невесту, в твоей никогда не бывшей, никогда больше не повторяемой личности!
Я знал, кем ты была, и что
в этом мире покорности
твоего духа больше не найти.
Теперь ты идешь по той самой дороге, по которой идут все,
если не погибают раньше времени
от туберкулеза или других вещей.
Желаю тебе легких родов,
убереги твою дочь, что родится,
от всего того, что мы с тобою здесь на земле перенесли!
Ты идешь, ты должна идти по той
дороге, по которой все идут, у кого нет
мужества погибнуть раньше срока!
Желаю тебе легких родов,
желаю в первой улыбке твоего ребенка увидеть
сияние того, что мы с тобою эти годы
пережили, Паула!
УБИЙСТВО.
— Господин Петер Альтенберг, мне было бы крайне интересно узнать, как вы объясните этот случай с убийством молодой красивой женщины, совершенным хористкой, ее бывшей товаркой, с вашей, меня все же интересующей высоко современной или даже ненормально своеобразной точки зрения!