Сумерки
Шрифт:
– Зачем же ты сюда приехала?
Об этом меня еще никто не спрашивал – по крайней мере, напрямик, требовательно, как он.
– Это… сложно объяснить.
– А ты попробуй, – настаивал он.
Я помолчала, а потом сделала ошибку – посмотрела ему в глаза. Эти темно-золотистые глаза смутили меня, и я выпалила, не думая:
– Моя мама снова вышла замуж.
– Пока что все понятно, – отметил он с неожиданным сочувствием. – Когда это случилось?
– В прошлом сентябре. – Даже я уловила грусть в собственном голосе.
– И
– Нет, Фил хороший. Может, слишком молодой, но славный.
– Почему же ты не осталась с ними?
Я понятия не имела, почему он так заинтересовался, но он не сводил с меня проницательных глаз, словно моя скучная биография имела жизненно важное значение.
– Фил постоянно в разъездах. Он зарабатывает на жизнь бейсболом. – Я нехотя улыбнулась.
– Я мог слышать о нем? – ответил он улыбкой.
– Вряд ли. Фил играет так себе. Всего лишь в низшей лиге. И постоянно ездит куда-нибудь.
– И твоя мать отправила тебя сюда, чтобы самой ездить вместе с ним. – Он опять не спрашивал, а утверждал.
Мой подбородок дрогнул.
– Никуда она меня не отправляла. Это я сама.
Он нахмурился.
– Не понимаю, – признался он так, словно его это раздражало.
Я вздохнула: ну и к чему все эти объяснения? Эдвард по-прежнему с явным интересом смотрел на меня.
– Сначала мама оставалась со мной, но очень скучала по Филу. Она была несчастна… вот я и решила, что пора пожить у Чарли, – мрачно закончила я.
– И теперь несчастна ты, – сделал вывод он.
– И что с того? – с вызовом спросила я.
– По-моему, несправедливо, – пожал он плечами, не сводя с меня пристального взгляда.
Мой смех прозвучал невесело.
– А разве ты не знал? В жизни нет справедливости.
– Кажется, что-то в этом роде я уже слышал, – сухо подтвердил он.
– Вот, собственно, и все, – заверила я, не понимая, почему он до сих пор так внимательно смотрит на меня.
Взгляд Эдварда стал оценивающим.
– Здорово у тебя получается, – с расстановкой произнес он. – Но готов поспорить, что ты страдаешь, хотя и не подаешь виду.
Я состроила гримасу, с трудом удержавшись, чтобы не показать ему язык, как девчонка, и отвернулась.
– Я ошибся?
Отвечать я не стала.
– Нет, вряд ли, – самоуверенно добавил он вполголоса.
– А тебе-то что? – огрызнулась я, глядя, как учитель ходит по классу.
– Вопрос в самую точку, – пробормотал он так тихо, словно говорил сам с собой. После нескольких секунд молчания стало ясно, что другого ответа я не дождусь.
Я вздохнула, насупленно разглядывая классную доску.
– Я тебя раздражаю? – спросил он, словно забавляясь.
Я неосмотрительно еще раз посмотрела на него… и снова сказала правду.
– Не то чтобы ты. Скорее, я сама себя раздражаю. У меня все написано на лице – мама говорит, что читает меня, как открытую книгу. – Я нахмурилась.
– Наоборот!
Эти слова прозвучали неожиданно искренне.
– Ты, похоже, спец в этом деле, – отозвалась я.
– Ну, в общем, да. – Он широко улыбнулся, сверкнув безупречными белоснежными зубами.
Тут мистер Баннер призвал класс к порядку, и я с облегчением стала его слушать. Мне не верилось, что я рассказала свою скучную историю этому удивительно красивому парню, даже не разобравшись, презирает он меня или нет. Нашим разговором он вроде бы увлекся, но теперь я видела краем глаза, как он снова отодвинулся подальше и судорожно, в несомненном напряжении вцепился в край стола.
Я сделала вид, что внимательно слушаю мистера Баннера, возившегося с пленками и проектором, показывая те же фазы, которые я без труда различила под микроскопом, но мысленно продолжала прокручивать наш разговор.
Сразу после звонка Эдвард выскользнул из класса так же быстро и плавно, как в прошлый понедельник. И снова я завороженно уставилась ему вслед.
Подоспел Майк и принялся услужливо собирать мои учебники. Я представила, как он виляет хвостом от усердия.
– Кошмар! – жаловался он. – Их же вообще не различишь, эти стекла! Повезло тебе с напарником.
– Я сама справилась, – заверила я, уязвленная намеком, но тут же пожалела о своей резкости. – Просто я уже делала эту работу, – добавила я прежде, чем он успел обидеться.
– Каллен сегодня был в настроении, – заметил Майк, пока мы надевали куртки. Это наблюдение его не радовало.
Я изобразила безразличие.
– Интересно, что с ним стряслось в прошлый понедельник.
По дороге в спортзал я не слушала болтовню Майка, на физкультуре тоже витала в облаках. Сегодня я попала в одну команду с Майком, и он по-рыцарски успевал играть и на моей, и на своей позиции. Мои грезы наяву прерывались лишь ненадолго, когда наступала моя очередь подавать, а команде – бдительно уворачиваться от моих бросков.
До стоянки я шла под мелкой изморосью, но в сухой кабине сразу воспряла духом и включила печку, уже не стесняясь надсадно ревущего мотора. Расстегнув куртку, сбросила капюшон и взбила волосы, чтобы по пути домой они успели просохнуть.
Оглядев стоянку, чтобы убедиться, что выезд свободен, я вдруг заметила неподвижную белую фигуру. Через три машины от меня, прислонившись к передней дверце «вольво», стоял Эдвард Каллен и внимательно смотрел в мою сторону. Я торопливо отвернулась, переключилась на заднюю передачу и в спешке чуть не задела ржавую «тойоту-короллу». К счастью для «тойоты», я вовремя ударила по тормозам: такую машину мой пикап легко превратил бы в металлолом. Я сделала глубокий вдох и, не глядя по сторонам, осторожно повторила попытку выехать со своего места, на этот раз успешно. Проезжая мимо «вольво», я смотрела прямо перед собой, но, судя по тому, что заметила боковым зрением, могла бы поклясться: Каллен смеялся.