Сумрачный лес
Шрифт:
– Нет, тролли и оборотни совсем другие, – ответил старик, и его голос на мгновение перекрыл ветер. – Но от этого не легче. Они из Великого народа. Люди, вернее, были ими…
– Люди? Откуда им взяться? В Холмогорье их не видели целую вечность, – изумленно отозвалась Гортензия.
– Там отнюдь не Холмогорье, – мрачно ответил ей Одилий, крепко прижимая к себе куртку с котом. – Однако не советую ждать знакомства с ними… Давайте-ка постараемся добраться до живой изгороди целыми и невредимыми! Держитесь друг за друга – и за мной! Пригнитесь, спрячьтесь от ветра!
Старик ни словом не обмолвился о том, что ему придется в одиночку противостоять натиску бури, ведь именно
– Райцкер, котик мой, – прошептал Пфиффер в складки куртки. – Мы побежим быстро и незаметно, как ты!
Пригнувшись, он побежал против ветра, а за ним и остальные.
Буря обрушилась на квенделей с такой безудержной яростью, что все они потеряли слух и почти ослепли. Им оставалось только держаться за идущего впереди и стараться не споткнуться. Назад в таком строю было не повернуть, и все трое, шедшие за Одилием, забыли о своем страхе перед преследователями, которые могли вдруг появиться из темноты. И все же путникам пришлось несладко: от ветра слезились глаза, уши закладывало от жуткого рева и воя, и даже дышать было трудно.
Чтобы отойти от Сумрачного леса хотя бы на несколько шагов, им пришлось собрать все силы и волю. Старик Пфиффер знал наверняка, а остальные подозревали, что это Сумрачный лес затягивает их, отказываясь отпускать. Буря была его союзником и насмехалась над напрасными надеждами квенделей дойти до тихого уголка. Ветер толкал их назад, и казалось, что они бегут на месте. Одилий боролся изо всех сил. В отличие от своих товарищей, он знал, с кем им предстоит сражаться.
«И не только нам, – думал он, пока с трудом пробирался по лугу, подстегиваемый непреодолимым беспокойством, – но и всему ничего не подозревающему Холмогорью, которое нежится в сладкой дремоте предрассветных часов».
Раз возле леса все так заметно погрузилось во мрак, то, надо полагать, тревожные изменения произошли этой ночью и в других местах. Такие, казалось бы, мелочи, как блеск под липой, замечали в лучшем случае немногие и порой лишь недоуменно хмурились. Но вдруг дела в Холмогорье обстоят гораздо хуже? Что, если кто-то уже пересек границу миров?
Одилий с содроганием вспомнил бесплодную землю и одинокие фигуры, показавшиеся в дали потустороннего мира. Это были люди или, по крайней мере, существа, на них похожие. Маски квенделей, которые должны были олицетворять людей, скорее изображали выдуманных созданий, ведь настоящие люди редко попадали в страну холмов. Не чаще, чем гномы и другие народы.
Квендели не скучали по чужакам. Они издавна не испытывали к ним добрых чувств, и это передавалось из поколения в поколение, причем большинство даже не понимало, о ком идет речь.
Однако мрачные иноземцы пришли оттуда, из темного, давно забытого прошлого. «Забытого так безрассудно, нам на погибель», – с горечью подумал старый Пфиффер.
Их путь был бесконечно долог. И все же они шли, хладнокровно и упорно, как ледник, что веками сползает с горы. То не были существа из плоти и крови, лишь тени, воспоминания о живых, обреченные на вечное скитание в призрачных землях, на краю истинного мира. И они всегда пытались пересечь границу – особенно в те дни, когда пределы становились проницаемыми, – если их никто не останавливал. Такое бывало, когда стражи пренебрегали своими обязанностями или, что было куда хуже, когда с годами их становилось слишком мало.
Теперь же не осталось почти никого из тех, кто умел бы читать приметы и дать отпор. И нежить может беспрепятственно преследовать живых,
Усталые квендели заметили, что луг постепенно поднимается в гору. Призрачное сияние не выходило за пределы лесной опушки, и чем дальше они отходили от деревьев, тем больше сгущалась темнота предрассветных часов. Никто даже не пытался вновь зажечь фонари, погасшие под порывами ветра. Однако старый Пфиффер, казалось, точно знал, куда идти; возможно, у него и в самом деле были кошачьи глаза. Остальным же приходилось брести из последних сил вслед за ним и надеяться, что они вернутся домой. Но, вопреки всем опасениям, они постепенно, шаг за шагом, продвигались вперед.
Гортензия вдруг задумалась, тем ли самым путем они идут к живой изгороди. Она уже давно потеряла ощущение времени, и расстояние до тропы казалось ей бесконечно долгим. Мысленно она укоряла себя, что все было зря: у них ничего не получилось.
– Подождите! – неожиданно проговорил позади Звентибольд.
Гортензия почувствовала, как он отпустил ее ноющие плечи, отчего на коже остались отметины – так сильно он за нее держался.
– Минутку! – снова раздался голос Звентибольда. – Дайте-ка мне перевести дух, потому что в боку жжет, будто кто-то вонзил в меня нож…
Квендели остановились и разжали руки. Биттерлинг измученно склонился вперед, упершись руками в согнутые колени. И не только он. Все вымотались до предела, промерзли насквозь, наполовину ослепли и оглохли от рева бури. Стало слышно их прерывистое дыхание, а это означало, что вой ветра незаметно стих. Вокруг немного посветлело – они смутно различали очертания друг друга.
А вон та черная полоса впереди не могла быть ничем иным, как тропинкой у живой изгороди. Они уже слышали, как ветер с силой проносится по пологой аллее, обрывая ветки и сучья. Вблизи знакомых мест квендели ощутили надежду на то, что скоро окажутся в безопасности. Теперь старый путь казался им спасением от всех бед на свете. Перед ними лежала холмистая местность, которую они знали и любили. Они думали, что там их ждет приветливая деревня с веселыми жителями, которым угрожает разве что чуть более суровая, чем в прошлом году, зима. А уж к морозам нетрудно подготовиться.
Спутники решили оглянуться напоследок, раздумывая между тем, как найти в живой изгороди местечко поудобней, чтобы взобраться на стену. Почти одновременно и в молчаливом согласии они осмелились посмотреть назад, на жуткий лес, с окраины которого им удалось выбраться. И с небольшого холма, где они стояли, им открылась необычная картина.
– Темным и сумрачным был этот лес раньше. Сейчас же он сияет бледным холодным огнем, – заметил Карлман. – И никто не знает, покинул ли кто-нибудь его пределы: один из прежних исследователей или кто-то чужой…
Он говорил не как ребенок, а как взрослый, познавший заботы и печаль.
– Интересно, жив ли еще Бульрих? – На глаза Гортензии навернулись слезы, но ей было все равно, что остальные слышат, как срывается ее голос. – Если он был в лесу, то, наверное, заблудился, – заключила она, высморкавшись.
– Это еще не доказано, – поспешил заметить старик Пфиффер, хотя и сам понимал, как беспомощно это звучит.
Гортензия с трудом подавила всхлип.
– Вперед! – Биттерлинг отвернулся от леса с такой яростью, что остальные вздрогнули.