Сундучок, в котором что-то стучит (илл. В.Савина)
Шрифт:
— Спасибо, Нуфнути, мы обязательно приедем, а вы пока…
Он хотел попросить премьера начать поиски таинственного коротковолновика, используя помощь вождя Фуруруа (ведь от Эмпиреев до Микронезии гораздо ближе, чем, к примеру, от Ленинграда до Гренландии), но тут по длинным коленам мировой телефонии и по всем ее стыкам прошла нервная дрожь, голос Куче уплыл и растворился, и забормотало сразу несколько десятков голосов: «…три таузэнд ов миллион… твенти пойнт сикс персент… комма… хальб дритте… масимаси… кванто фа… хав паунд… тити-мити…» Геннадий понял: мировую валютную систему вновь лихорадит.
Он поднял мяч для подачи и
Некоторое сомнение, прозвучавшее сегодня в витиеватой парламентской фразе Нуфнути Куче, поселило сомнение и в душу мальчику. А стоит ли, в самом деле, продолжать поиски этого сундучка, без которого, как видим, прекрасно обходится человечество вот уже больше столетия? А не лучше ли взять и выиграть этот матч у наперсника детских игр Валентина Брюквина и его надменной партнерши? А не лучше ли, забыв о всяких там смутных сигналах, заняться веселой подготовкой к чудеснейшему, веселейшему путешествию на Эмпиреи?
Отягощенный этими сомнениями. Гена подал мяч, а не отягощенный сомнениями Валентин Брюквин тут же погасил его. Зрители, а их было немало, ибо рядом с кортом находился дом отдыха ветеранов сцены, взорвались аплодисментами. Назревало сенсационное поражение ранее почти непобедимой пары.
— Генка, ощетинимся? — услышал он горячий шепот Даши. Удивительно, как быстро овладевала эта бывшая иностранка разными школьными ленинградскими словечками.
Гена вновь повернулся лицом к закату и вдруг увидел в небе на огромной высоте странное закатное облачко — зеленый кораблик под оранжевыми парусами. Кораблик стоял в необозримом пространстве, пронизанном лучами уже окунувшегося в западную Балтику солнца, и как бы подчеркивал своим присутствием необозримость этого пространства и необозримость мечты и безграничные возможности переходного возраста. Это был ответ на вопрос: «А не лучше ли?» — «Нет, не лучше, — сказал сам себе мальчик, — отнюдь не лучше устраняться и предаваться удовольствиям, чем идти на помощь тем, кому наша помощь потребна! И в этих смутных сигналах о помощи кроется, должно быть, большой смысл, а в старом сундучке, быть может, стучит нечто весьма важное для маленькой нации».
В небе над кортом сделала круг крупная птица. Гена вгляделся. Бог ты мой, это был их общий старый друг: чайка-самец Виссарион из устья Фонтанки. Нет, неспроста прилетел он сюда в то время, когда должен был барражировать воздушное пространство канала Грибоедова. Не прошло и пяти секунд, как вдоль проволочной сетки замелькали рыжие, огненные пятна — это мчался ирландский сеттер Флайинг Ноуз, друг Пуши Шуткина. Еще через секунду сам Шуткин спрыгнул неизвестно откуда на теннисную сетку и сделал лапой жест — внимание!
Наташа Вертопрахова возмущенно топнула ножкой: прерывался матч, уплывала прямо из рук долгожданная победа над Геннадием Стратофонтовым!
— Брюквин, что вы скажете по этому поводу?
— Нет комментариев, —
Не прошло и минуты, как на теннисном корте появилось еще одно животное — клочковатый пудель Онегро влетел с несвойственной ему прытью, галопируя передними лапами и тормозя задними, разбрасывая клочьями пену и волоча за поводок своего задыхающегося хозяина Питирима Кукк-Ушкина.
— Товарищ Стратофонтов, я вас ищу! — вскричал нелюдимый «инвентор» и бросился вдруг перед мальчиком на колени.
Трибуны разразились аплодисментами. Многие смахнули слезы с пожелтевших от грима щек.
— Вот за что я люблю теннис, — сказал ветеран сцены Даульский ветеранке Крошкиной. — Какая неожиданная драматургия! В третьем сете врывается старик и падает перед чемпионом на колени! Великолепно! Даже в классике такого не бывает. Там всегда знаешь наперед, что Сильву Мореску задушат из ревности.
— Питирим Филимонович! — воскликнул мальчик. Вы на коленях? Перед несовершеннолетним?
— Оставьте меня! — властно сказал Кукк. — Дайте мне сказать! — Не вставая с колен, он быстро причесался оловянной расческой и заговорил с совершенно невероятной экспрессией: — Дети, и вы, ветераны сцены, и вы, разумные звери, включая птиц, и вы, шуршащие нежной листвой деревья, и вы, розовеющие небеса, и ты, Онегро, живое воплощение моих сорокалетних трудов, — все присутствующие, знайте, что Питирим Филимонович Кукк-Ушкин совсем не вредный человек! Много лет, поддавшись поверхностному, но магическому чувству тщеславия, я сторонился общественности и даже зарекомендовал себя мизантропом, но вот сегодня произошел перелом. Кому я обязан этим переломом? Вам, товарищ Стратофонтов, мужественный потомок командира моего предка флотского лекаря Фогель-Кукушкина, вашему примеру, дорогой товарищ юный пионер! Вот именно благодаря вашему примеру я понял, что истинный смысл моей жизни состоит не в будущих монументах и каналах моего имени, а именно в том, к чему вы призывали через закрытые двери, — к служению идеалам, человеческой цивилизации! И вот теперь, товарищ Стратофонтов, когда я все понял, я вынужден закончить свой монолог тяжким сообщением — сундучок, в котором что-то стучит, пропал!
Не будем говорить о том, какими аплодисментами наградили этот страстный монолог ветераны сцены, не будем описывать и тревоги, охватившей всех участников теннисного матча, их друзей — животных и членов семей. Папаша, например, Валентина Брюквина — почтенный бармен из ресторанного комплекса «Полюшко-поле» — потерял даже на миг свою профессиональную невозмутимость, чтобы сказать: «Безобразие…» — но мы об этом говорить не будем, потому что события не ждут.
Оказалось, что в районе бульвара Профсоюзов многие дворники знали в лицо Ксантину Ананьевну, но никто не знал, к какому жэку она принадлежит.
Дворник Шамиль, например, рассказывал:
— Я мету панель от овощной палатки до киоска «Союзпечать», а от киоска метет Феликс Грибов, но он сейчас поступил в университет на очное отделение и больше не метет, а вместо него мела вот эта дама в фирменных очках, которой вы интересуетесь. Я ее спросил, не родственница ли она Феликсу, а она сказала, что тетя. Феликс — лингвист, а я лингвист-заочник, а тетя оказалась не лингвист, поэтому мы с ней совсем не разговаривали.
Дворник Феликс, в свою очередь, поведал следующее: