Сундук с серебром
Шрифт:
— Он тебя боится, — сказала Мицка.
Тинче протянул ручонку и пальчиками коснулся нависшей над ним отцовской бороды; Якец громко рассмеялся. Ребенок от неожиданности вздрогнул и заплакал. Мицка взяла его на руки и начала успокаивать.
Якец развязал мешок и выложил содержимое на стол. Поношенная одежонка, две рубахи, тяжелые рабочие башмаки, топор, кирка, краюха хлеба, небольшой сверток и деревянная лошадка. Лошадку он показал ребенку.
— Глянь-ка, глянь, лошадка! — сказал он сыну.
Ребенок понял. Он схватил игрушку, потом взглянул на
— Ну как, пойдешь ко мне? — поманил его Якец.
Мальчик посмотрел на отца, словно в раздумье, и наконец пошел к нему на руки. Так Якец купил его любовь и был счастлив.
Мицка вышла из горницы, чтобы сварить кофе. В душе ее была и радость и горечь. После долгой разлуки жизнь ее с мужем не могла пойти так, как она шла прежде. Между прошлым и будущим пролегла пустота, и в эту пустоту вклинилось что-то страшное и несказанно горькое, известное ей одной.
Она поставила кофе на стол и села рядом с Якецем. Тот заглянул ей в глаза.
— Ты здоров? — спросила она, только чтобы что-то сказать.
— Слава Богу, здоров, — ответил Якец. — А вот ты выглядишь нездоровой.
— Да нет, что ты! — возразила Мицка, опуская глаза.
— Ты не больна?
— Ну, вот еще!
Она улыбнулась. Но улыбка получилась невеселая. Якец встревожился.
— Ты чего-то грустная, — сказал он.
— Пустяки! Лишь бы ты был здоров.
Якец больше не приставал к ней с расспросами. Может, она просто устала; может, плохо спала эту ночь. А может, она всегда была такой, только он за последние месяцы это забыл.
И все же на душе у него остался неприятный осадок.
— А никакой беды тут с тобой не случилось? — спросил он ее еще раз.
— Нет, — ответила она. — С чего ты взял?
Он верил ей. И спрашивал лишь для того, чтобы успокоиться и развеять тревогу, которая вдруг закралась ему в душу. Он не сомневался, что все обстоит так, как говорит жена. Он заранее верил всему, что бы она ни сказала.
За две недели Якец отдохнул и оправился, обо всем расспросил и все рассказал, заготовил дров и починил то, что попортилось во дворе от непогоды. Потом он пошел в долину узнать насчет работы.
Работу он получил.
Каждый вечер он возвращался домой с улыбкой на лице. Красный платок, с которым он никогда не расставался, всегда оказывался кстати. Якец заворачивал в него белый хлеб, кофе, сахар и всякие другие припасы, необходимые в хозяйстве. Сегодня одно, завтра другое.
Казалось, снова возвратилось счастье первых дней супружества, когда они не знали еще ни забот, ни тревог и тихо наслаждались радостями совместной жизни.
Мицка старалась обо всем позабыть. Она мысленно твердила себе, что муж никуда не уезжал и их счастливая семейная жизнь не прерывалась ни на один день. Когда над ней нависало страшное воспоминание, она отгоняла его всеми силами, зная, что оно несет ей страдания.
Зачем ей мучиться? Ведь ничего и не было.
Она убеждала себя в этом, как только могла. Ей хотелось вычеркнуть из жизни ненавистные дни, грозившие
От Якеца не укрылось ее состояние. С виду как будто все шло по-старому, но он чувствовал — что-то изменилось. Это «что-то» было в Мицкином голосе, в выражении ее лица. Он не знал, как это назвать. Его знание человеческой души не было столь глубоким. Он думал, что причина заключается в том, что она долго жила одна, и что это пройдет само собою.
Пришла весна. Снег растаял, прошумели дожди, и наконец наступили погожие майские дни. Зацвели фруктовые деревья, еще раньше зазеленели леса.
Залесье ожило. Люди вскапывали обнесенные высокими заборами огороды, очищали от мусора сады. На лугу над кучами прошлогодних листьев и сырого хвороста высоко поднимался густой белый дым.
Мицка копала гряды в огороде перед домом. Тинче сидел тут же на земле и играл с камешками.
Трактирщица стирала у моста белье и все время поглядывала на Мицку. Кончив стирку, она подошла и встала, сложив руки на животе. Лицо ее не сулило ничего доброго. «За молоко уплачено, — подумала Мицка, — пусть подойдет, если ей так хочется».
— Бог помощь! — приветствовала ее трактирщица, остановившись у изгороди. — Собираешься сеять?
— Собираюсь.
Руки вдруг перестали повиноваться Мицке. Она разогнула спину и швырнула пучок выполотой травы через изгородь на дорогу. Не зная, о чем говорить с трактирщицей, она начала поправлять на голове платок и при этом заметила, что соседка разглядывает ее со жгучим любопытством. По выражению ее лица она поняла, о чем та думает. По спине у нее пробежал холодок. Мицка медленно отвела глаза от трактирщицы, глянула на свой живот и вся вспыхнула.
От внимания соседки ничто не ускользнуло, и она усмехнулась Мицке прямо в глаза. Затем быстро обернулась к Тинче, который кидал камешки и громко смеялся.
— Смотри-ка! — сказала она. — Уже играет!
У Мицки слова застревали в горле. Трактирщица снова устремила на нее пронзительный взгляд.
— Никак, скоро у него будет сестренка? — спросила она.
Мицка вздрогнула, но совладала с собой.
— Ничего, прокормим, если Бог пошлет, — ответила она, понимая, что глупо отрицать очевидное.
— Лишь бы не было слишком много, — проговорила трактирщица, хитро на нее поглядывая. — А не кажется тебе, что этот очень уж торопится? Ведь даже те, что появляются на свет, как Бог велит, часто бывают лишними, когда есть нечего.
Сказав все это, она попрощалась и ушла с таким видом, словно исполнила свой долг. Мицка как завороженная смотрела ей вслед, пока трактирщица не скрылась за кустами. Тогда она подхватила ребенка и вбежала в дом.
Голова у нее шла кругом. Она не знала, что делать, как справиться с обуревавшими ее чувствами. Взяв на руки Тинче, она прижала его к груди, будто боялась потерять. Потом посадила малыша на пол и, сама не зная зачем, вышла в сени, но тут же снова вернулась в горницу.