Сунг
Шрифт:
— Слушай, — прервал откровения Николая Саранцев, — Может, ты потом это расскажешь? Когда в Таджикистан переберемся? У нас времени нет!
— Есть время, товарищ старший лейтенант, — ответил бывший солдат «сороковой», — До переправы меньше километра. А переходить будем все равно с рассветом.
— Это еще почему?
— Мины на берегу. И на вашем и на нашем… На афганском, — поправился бывший пленный, — Я у моджахедов сапером долго был, проведу. Но при свете. Ночью рисковать глупо.
— Ну ладно, рассказывай. Сапером, говоришь, стал?
— Да. Сначала они
— А как ты к Нурулло попал? — спросил Саранцев.
Он поставил пистолет на предохранитель, однако убирать его в плечевую кобуру бушлата не спешил.
— Советские заложили фугас на горной тропе. Я его заметил, но пропустил. Надоело все. Решил уйти. Совсем уйти. Ты понимаешь, командир? Думал, это мой фугас. А он меня помиловал. Контузил, но не убил. А полкаравана на небо улетело, вторая половина — в пропасть. Там узко было… Меня и еще несколько раненых моджахедов потом отряд Нурулло подобрал. А Нур взял в телохранители. Оказалось, что про меня уже многие знали, верили, что приношу удачу. А кому не нужна удача? Всем! Вот Нурулло и взял меня вместо талисмана…
— А как же караван?
— Тот командир в священный месяц рамазан приказал дервиша прогнать. Тот за подаянием к нам пришел. По мусульманским обычаям нищего паломника отвергать — грех. А уж в такой праздник и вовсе. Поэтому все посчитали, что его Аллах покарал за гордыню.
— Руслан говорил, что ты мусульманство принял…
— Принял, — спокойно произнес Николай, — и по этому поводу не мучился. Видишь ли, командир, я — атеист. Был комсомольцем, в Бога не верил. Да и сейчас не верю. Потому то, что люди творят друг с другом с молитвой на устах, не может быть угодно Богу. Всемилостивому и милосердному, как говорится в мусульманской молитве. Значит, его нет. А отказываться от одного или принимать другое, если не веришь ни в Христа, ни в Магомеда — легко. Я вот, например, верил, что человек — это звучит гордо. И защищал это. Хотя видишь, куда меня это завело…
— И сейчас веришь?
— Верю. Иначе бы давно бы с жизнью счеты свел. Не хочу сдаваться.
— Эх ты, голова садовая, — улыбнулся Саранцев, пряча пистолет в кобуру, — Сам себе противоречишь. Говоришь, что Бог тебя на минном поле спас, а сам в него не веришь. Бог всегда помогает тем, кто борется. Вот и тебе помог… Как на тебя Руслан-то вышел?
— Извините, товарищ старший лейтенант, — ответил проводник, — На эту тему я разговаривать не имею право.
— Так тебя же все равно военная контрразведка допрашивать будет! Ты что мне, офицеру погранвойск не веришь?
— Мне Руслан говорил, что сейчас КГБ нет. А контрразведка и погранвойска отдельно. Так ваш новый президент сделал. Ельцин, да? Так что пусть допрашивают в присутствии офицера военной разведки. Я — их человек.
— Ну, и хрен
Первого же взгляда на Музу и Жукова хватило, чтобы понять: что-то произошло. Жук стоял на самом высоком обломке скалы, воинственно положив на оба плеча по автомату. Словно это был не сержант погранвойск в афганском приграничье, а крутой рейнджер Уокер из голливудского сериала.
Муза сидел ниже у его ног и напоминал фигуру женщины-плакальщицы на памятнике героям. Сходство с памятником было более чем очевидным на фоне монументального Жукова. Нурулло нигде не было видно.
— Что случилось?! — на ходу выкрикнул Саранцев, выскакивая на пятачок между валунами, — Где «дух»? Что вы с ним сделали, придурки?!
Рейнджер Жуко, не торопясь, снял автомат с правого плеча и, держа его за пистолетную рукоятку, показал стволом куда-то вперед. Старший лейтенант повернул голову в нужном направлении. И увидел блестящие подковки дорогих горных ботинок, на которые он обратил с первых минут очного знакомства с пленным «духом».
Подошвы выглядывали из-за валуна. Положение, в котором они пребывали, не оставлял сомнения, что «дух» лежал. Причем, лежал не просто так — ничком на боку. Нормальные люди, вздумавшие отдохнуть от трудов и путешествий, никогда не используют эту позу. Если, конечно, они перед этим сильно не выпили и не отключились где-нибудь под забором.
Чувствуя, как холодная ярость заливает его от пяток до макушки, Саранцев подошел ближе к «памятнику героям Плевны» (при этом Муззафаров даже не пошевелился) и зло бросил Жукову:
— Ты чего туда залез, орел горный?! Равнины обозреваешь? А ну слезай, птица! И ты, Муза, тоже! Почему ты без автомата, а?
— Я отобрал, — гордо сообщил сержант Жуков.
— Зачем?!
— Он драпануть вместе с золотом хотел! «Духа» освободить, мешок забрать и двинуть в Афган. У него какие-то родственники здесь. Вот он и…
— Неправда! — выкрикнул вдруг пробудившийся Муза, демонстрируя всем мощный кровоподтек на левой скуле, — Этот ишак ничего не понял!
— Мне вы скажите, уроды, главное! — перебил его Саранцев, — «Дух» жив, вы с ним ничего не сделали?
— Да в отрубоне «дух», — пренебрежительно махнул рукой Жуков, — Как он начал базарить с Музой, деньги ему предлагать, так я ему прикладом его и двинул по башке. Да не беспокойтесь вы, товарищ старший лейтенант! Живой он. Я проверял.
Ситуация начала проясняться. Не опасаясь теперь повернуться спиной к вооруженному до зубов Жукову (до этого Саранцев думал, что него «сорвало крышу»), Саня подошел к Нурулло и приложил два пальца к сонной артерии. Пульс прощупывался.
Проверив на всякий случай связанные руки пленника, старший лейтенант пошарил у него по бритому затылку. Так и есть: около правой макушки «духа» наливалась громадная шишка. Однако перелома черепа не наблюдалось, и Саня несколько успокоился.