Суп гороховый и блинчики с вареньем
Шрифт:
– Давай сюда милицию, мне эта мысль нравится. Пусть с собакой придут. Говорят, что есть у них собаки, натасканные деньги искать!
Дробилин положил трубку, сообразив, что в общем-то вызывать милицию глупо:
– Господа! У меня в офисе встанет вся работа, я ведь должен подписывать денежные документы. Я сам люблю розыгрыши, но все должно иметь пределы!
– Звучит разумно! – одобрила Женя, но в ее одобрении отчетливо звучала издевка.
– Минуточку, – повеселел Лева, – зачем нам милицейская собака, когда есть Кокин. Дмитрий Самозванец,
– Я устал! – Бухгалтер тяжело опустился на стул. – Я позвоню в офис и предупрежу…
– Звони! – разрешила Женя. – Можешь даже рассказать правду!
А Лева распахнул оконные створки, высунулся и заорал что было сил:
– Кокин, на манеж! – И, аккуратно прикрыв окно, оборотился к хозяину: – Вам повезло! Кокин, надо же какое совпадение, оказался тут как тут!
– Идите к черту! – зло откликнулся Дробилин, а в трубку сказал: – Маша, это ты?.. Да-да, я еще дома. Пусть Сергиенко подписывает вместо меня… Да, сердце пошаливает… да ничего, без паники… да, врача вызвал…
– Врачи уже здесь! – безжалостно констатировала Женя.
Василий же возился с замками, пытаясь отпереть входную дверь.
– Без меня не отопрете! – хитро улыбнулся Дробилин.
– Нет таких крепостей, – отвечал Василий, – которые большевики не могли бы взять!
– То-то я вижу, что вы большевики! – заметил бухгалтер.
– Сейчас – да! – согласился Василий, открывая входную дверь. – Привет, Кокин!
Кокин не вошел, влетел в комнату – из-под широкополой велюровой шляпы выбивались белесые космы. Шляпа была зеленой, велюровый пиджак красным, брюки, тоже велюровые, желтыми, а тупорылые ботинки вовсе голубыми.
– Вас по телевизору показывали, – заулыбался хозяин дома, он проявлял редкое самообладание, – у вас еще собака прыгала на огромную высоту, отталкиваясь всеми четырьмя лапами!
– Лайт! – позвал Кокин. Голос у него, как у многих клоунов, был теноровый.
В комнату вбежала дворняга, обаяшка с висячими желтыми ушами, белая с редкими желтыми пятнами, ростом с небольшую овчарку.
– Этот человек мне нравится! – высказалась Женя.
Лайт услышал, подошел к ней, положил голову на колени и уставился на нее грустными коричневыми глазами.
– Спасибо, Степан, что откликнулся на нашу просьбу! – поблагодарил Лева. – Гонорар тебе будет выплачен по достижении цели. Приступай!
– Лайт, приступаем! – сказал Кокин.
Собака покинула Женю и стала ждать распоряжений.
– Покажите собаке доллар! – попросил циркач.
– У меня есть! – Василий полез в карман. – Только не один, а пять долларов!
– Годится! – Кокин принял у Василия зеленую бумажку и дал понюхать псу. – Ищи доллары, родной!
Лайт понюхать-то валюту понюхал, однако с места не двинулся.
– Он не хочет искать доллары, – усмехнулся Дробилин, – потому что единственный из вас умный и чует, что их здесь нет!
– Ясно, – сказал Кокин, – он привык работать под музыку. Музыка есть?
– Я спою! – сразу
– Не надо! – мгновенно отреагировал клоун. Он увидел приемник, включил. Послышалась музыка.
– Чайковский. Первый концерт для фортепиано с оркестром! – проявил эрудицию Лева.
– Прекрасно, – сказал Кокин, – моя собака любит классическую музыку.
– Значит, я тоже собака! – вставила Женя. – Я тоже люблю классическую.
А Лайт встрепенулся, пышный белый хвост поднялся над спиной, пес втянул ноздрями воздух и побежал по комнате, закрутился по ней, нюхая, нюхая, нюхая. Все наблюдали за ним с нескрываемым интересом. Дробилин по-прежнему не проявлял ни малейшего беспокойства. Вдруг Лайт, оттолкнувшись от паркета всеми четырьмя лапами, взвился в воздух и с силой вонзился черным кончиком носа в репродукцию картины К. Ф. Юона «Раскрытое окно», опустился на пол, вновь подпрыгнул и на этот раз уткнулся в обрамленную фотографию двух стареньких людей, должно быть родителей Дробилина. На этот раз перестарался, потому что фотография с треском упала, стекло из нее выпало и раскололось, рамочка развалилась и… по полу весело разлетелись сотенные долларовые бумажки.
– Каков твой гонорар, Степан Кокин? – спросил Лева.
– Триста.
Лева нагнулся, отсчитал требуемую сумму и вручил циркачу.
– А гонорар собаке? – Женя полезла в холодильник, извлекла из него сардельку и протянула псу. Тот не побрезговал.
– Всего хорошего! – попрощался Кокин.
– Спасибо вам большое! – Все ж таки оставалось непонятным, как это Дробилин продолжал сохранять хладнокровие. Он проводил Кокина и его собаку, аккуратно запер за ними дверь. – Эти триста, Женя, вычтешь из твоих десяти тысяч. Конечно, я их у тебя не брал, но десять тысяч долларов не такая уж большая сумма!
– Да, конечно, это мелочевка! – вставил Лева. – Сейчас мы поснимаем все ваши картины, а рамы переломаем!
В комнате по стенам было развешано множество картин, и все в рамах.
– Конечно, Дима, мы так и сделаем! – весело произнесла Женя.
Настроение у нее явно повысилось.
– Женя, – попросил Дробилин, – возьми в ванной, в углу, совок, и там же маленькая метелка, подбери стекло, пожалуйста, а вы, господин артист, вы здесь самый крупный, снимите со стены вон тот натюрморт! Банкам – что коммерческим, что государственным – я не доверяю!
– Я бы перенял ваш опыт, – вздохнул Лева, – но мне нечего прятать!
– А я сквалыга. – Дробилина потянуло на полную откровенность. Потеря десяти тысяч была ведь для него трагедией. – Мне нравится копить, и, знаете, я готов вас всех поубивать!
– Меня тоже? – Женя подбирала с пола кусочки стекла.
– Тебя тоже!
– А сколько у вас всего припрятано? – поинтересовался Василий.
– Много денег не бывает! – Дробилин вздохнул.
Натюрморт был снят, Дробилин вынул пачку купюр, она лежала между холстом и задней стенкой. Вытащил из нее три стодолларовых бумажки, а остальные протянул Жене.