Суперинтендант и его заботы
Шрифт:
Монсиньор Гвискарди приглашал синьору Редфилд присоединиться к нему за вторым завтраком в одиннадцать часов утра. К благодарности коммандер присовокупила пару монет, которые девочка приняла без тени смущения. Гондола уже ждала их возле входа, и вскоре отчаянно зевающая Марджори отправилась спать. Коммандер подошла к окну, отодвинула штору и глянула в окно дома напротив. Там горел свет, и по полупрозрачной шторе двигались две тени, мужчины и женщины. Судя по жестикуляции, они о чём-то спорили. Тщательно задёрнув свои занавески,
Без пяти одиннадцать гондола причалила у каменных львов, охраняющих водный подъезд Ка’Тре Фонтани. Лавиния погладила их по мраморным затылкам, кивнула терпеливо ожидавшему секретарю и прошла внутрь.
– Монсиньор ожидает вас в малой столовой, – догнал её шелестящий шепот.
– В малой столовой! – хмыкала она про себя, следуя за очередной фигурой в ливрее. – Малой! Это значит, есть и большая? А ещё, наверное, пиршественный зал?
Спина в ливрее нервно дёргалась, слыша столь неприличное для этого места хихиканье.
Монсиньор Паоло Гвискарди как раз усаживался за стол, нетерпеливо потирая пухлые розовые ладошки.
– Госпожа Редфилд! Как я рад вас видеть! – воскликнул он. – Прошу вас, садитесь напротив меня, и не будем отвлекаться от того, что нынче приготовил для нас мэтр Клеричи.
Завтрак оказался почти скромным: свежий хлеб, масло, ещё плачущее слезами пахты, копчёный лосось, рикотта и мёд. Перед каждым из сотрапезников стояла большая фарфоровая чашка с капучино, на поверхности пышной молочной пены было нарисовано шоколадное сердечко. Лавиния ревниво покосилась в чашку монсиньора и с удовлетворённой улыбкой убедилась, что там изображена пальмовая ветвь. Посмотрела в хитрые глаза Гвискарди и расхохоталась.
Когда была выцежена последняя капля капучино, прелат спросил:
– Желаете ещё чего-нибудь?
– Спасибо, нет.
– Тогда прошу вас следовать за мной.
В кабинете хозяин прошёлся пару раз, переложил на столе какие-то предметы, поправил картину, и без того висевшую ровно… Словом, он суетился. С некоторым изумлением Лавиния наблюдала за этим процессом и понимала, что Гвискарди нервничает.
– Что случилось, монсиньор? – наконец спросила она. – Расскажите, и мы вместе подумаем, как разрешить ситуацию.
– Видите ли, госпожа коммандер, у меня есть племянница.
– Это случается довольно часто.
– Любимая племянница, понимаете? Я… э-э-э… не афишировал это обстоятельство, так что о Лауре никто не знает.
– Понимаю.
«Конечно-конечно, неучтённая девица завелась в семействе Гвискарди! – иронизировала Лавиния про себя. – Да это ж золотой запас семьи! Её можно выгодно продать… то есть, выдать замуж с большой пользой для клана. Говорите. Говорите, монсиньор, в чём проблема-то?»
– И в чём же проблема? – спросила она вслух, когда молчание стало давить.
Гвискарди вздохнул.
– Девочка вбила себе в голову,
– Так что, у неё нет голоса?
– Есть! У Лауры дивное меццо-сопрано, за партию Розины она получила первую премию Наумбурговского конкурса.
– Прекрасно, я за Лауру очень рада. Тогда каков вопрос? Монсиньор, если вы не расскажете мне, в чём дело, я не смогу помочь!
Длинно вздохнув, Гвискарди выдавил:
– Она хочет петь здесь, в Венеции. В театре «La Fenice».
– И что? Знаменитая сцена, множество великих опер здесь ставили, – госпожа Редфилд начала сердиться. – Хорошо, пойдём другим путём. Вы подумайте, монсиньор, и дайте мне знать. Если моя помощь всё ещё нужна – напишите на бумаге, в чём именно, и отправьте с курьером, адрес вам известен!
Она попыталась встать, но её остановил серьёзный голос Гвискарди:
– В театре что-то происходит, и мне это очень не нравится. И не только мне. За последние полгода от выступлений в «Ла Фениче» отказались несколько исполнителей из первой десятки, в том числе великий Оттоленги. А его спектакли на этой сцене были запланированы ещё три года назад!
– И что, без объяснения причин отказались?
– Ну, нет, конечно! – усмехнулся монсиньор. – Кто ж захочет платить бешеную неустойку? Карл Оттоленги лёг на срочную операцию, Еве Ковальской запрещены путешествия и всяческие волнения в связи с беременностью… У всех исключительно серьёзные обстоятельства, никто не говорит вслух, что под сводами «Ла Фениче» неспокойно.
– А слухи ходят… – кивнула Лавиния. – Знакомо.
– Именно так. Поэтому я хотел попросить вас потратить пару дней и изучить этот вопрос. Если вы скажете, что можно не волноваться, Лаура начнёт репетировать партию Амнерис.
Тут госпожа Редфилд несколько напряглась.
– Пару дней? – она разумно не стала говорить, что у неё в запасе есть неделя. – Вы считаете, я приду в зрительный зал и сразу увижу, что там не так? А если я скажу, что всё в порядке, а окажется, что чего-то мне не удалось увидеть?
– Никаких претензий! Ни в каком случае! – архиепископ замахал пухлыми ладошками. – Просто, если вы сочтёте, что опасности нет, это куда достовернее любых других свидетельств.
– Лесть, особенно грубая – лучший путь к сердцу любого разумного. Хорошо, я этим займусь.
– Спасибо, госпожа коммандер! Сегодня в три вас ждёт господин Кавальери, суперинтендант театра. Всё, что знает он, будет известно и вам. Если есть какие-то пожелания?..
– Нет. Пока нет, – задумчиво ответила Лавиния.
«Этот старый лис отлично знал, что я соглашусь, и заранее договорился в театре. Вот хитрец! – думала она, бредя по узким улочкам и заглядывая в витрины. – Суперинтендант, ну надо же! В Бритвальде так называют высокий чин в городской страже, а тут – директор театра. Смешно!»