Супермама для вишенки
Шрифт:
– Что ты здесь делаешь?
В руках у него большая картонная коробка.
При виде меня он открывает ее. Из нее вылетают голуби. Птицы быстро устремляются к голубому небу, по которому медленно плывут пушистые облака.
– Помнишь? Ты мечтала о птицах мира? Вот они. Я их сегодня целый день по площади ловил.
– Ты идиот Стас, - обхватываю голову руками и не знаю, как комментировать этот поступок.
Даже не могу понять, как я с ним жила все это время. К женщине нужно возвращаться в тот момент, пока она не поняла, что ей
Закрываю окно и возвращаюсь к Юдину.
– Кто там? Твой бывший? Упертый мужик. Все надеется, что ты дашь заднюю.
– Замолчи! – говорю приказным тоном. Наливаю в тарелку теплый куриный бульон.
– Лучше открывай рот, - беру ложку и сажусь напротив него.
– Замолчи, открывай рот. Крассоткина тебя не поймешь. Определись уже как-то, - говорит, а мне кажется в его словах есть скрытый подтекст.
И в какой-то степени я сама не пойму, что со мной происходит. Гоню того, кого любила, иду к тому, кого ненавижу всей душой.
Глава 29
Подкладываю Юдину еще одну подушку под голову, помогаю удобно расположиться на кровати и начинаю кормить с ложечки, как какого-то маленького мальчика.
– Ложечку за маму, ложечку за папу...
Юдин уплетает бульон за обе щеки. У него хороший аппетит. С одной стороны радуюсь. С таким напором он обязательно пойдет на поправку. А с другой – я до сих пор чувствую себя виноватой.
Глеб утверждает, что на нем все и заживет, как на собаке. Совсем скоро, он даст фору моему бывшему физруку.
Отставляю пустую тарелку в сторону и подхожу к окну. Замечаю, что Стас уходит. Садится в свою, как выразился Юдин: тарантайку, включает на всю катушку Розенбаума и дает по газам, оставляя на асфальте следы от черных шин.
Смотрю на голубое небо, где до недавнего времени парили голуби. Птицы, вылетевшие из коробки, спустились на землю и топчутся у закрытого окна.
Спрашиваю, почему Варечка не ходит в садик. Ей было бы интересно пообщаться со сверстниками. Глеб неохотно отвечает, что обязательно подумает над моим предложением. Но для него детский сад – это неудобные горшки, невкусная манная каша и драка за единственную нормальную игрушку.
Решаюсь задать еще один вопрос:
– Почему ты не общаешься со своим отцом? – скрещиваю руки на груди и отхожу от окна. Глеб продолжает неподвижно лежать. Его иссине-красное лицо, которое в какой-то степени больше похоже на спелый баклажан - озаряется натянутой улыбкой.
– Потому что моя мачеха считает, что я сатана. И убеждает в этом моего родного отца, - раздается его голос с легкой хрипотцой.
– Оу! Весомый аргумент. Хотя с твоим характером – это вполне возможно. Я представляю, что ты ей наговорил, чтобы она так подумала. А твоя бывшая жена тоже так считает?
–
– Просто до сих пор не понимаю, как можно вот так уйти и бросить маленького ребенка, - грустно отвожу взгляд в сторону.
– Ты не понимаешь, а для кого-то это в порядке вещей. Поэтому Крассоткина, расслабься и получай удовольствие. Не забивай свою светлую головку всякими дурными мыслями.
Собираюсь уходить. Подхожу к входной двери и робко отвечаю:
– Я приеду завтра, сразу после работы.
– Век воли не видать, я не забуду тебя Крассоткина!
– Да иди ты...,- обиженно произношу и покидаю палату.
А дальше еду к Варе. Скупаю лимоны, малиновое варенье.
Девочка встречает меня с лучезарной улыбкой на лице. Крепко обхватывает мои ноги, а затем так наивно произносит:
– Вы пришли! Как я рада. Рада видеть вас.
Спрашиваю о ее самочувствии, но Варя уверяет, что ей гораздо лучше. Идем на кухню. Делаю чай с лимоном, медом и имбирем.
– Я знаю, что папа в больнице. Слышала, как вы говорили с Игоревной. Он же поправится?
– Конечно милая. Обязательно! А хочешь сейчас вместе приготовим ему ужин. Что он любит?
– Мятую картошку. С молоком и сливочным маслом. Я тоже ее очень люблю.
– Отлично! Тогда приготовим несколько порций. Хотя нет, сварим большую кастрюлю. У твоего папы отменный аппетит. Думаю к картошке нужно ещё что-нибудь. Как насчет котлет? Паровых, из куриной грудки?
Варя лишь утвердительно кивает и хлопает в ладоши.
Приготовили ужин, прибрались в комнате. А потом пришла Игоревна и мы, накрывшись теплым пледом, весь вечер смотрели мультфильмы.
– Скажите вы от нас не уйдете? – Варя крепче прижимается ко мне.
– Куда уйду? Ах, нет! Я никуда не уйду, пока твой папа не поправится. Тем более мы с тобой ещё не выучили новый разряд чисел.
– Я все выучу. Я научусь считать до ста, только прошу вас - не уходите.
– Варюша…, - целую ее в макушку, обхватываю ее хрупкие плечики. – Моя хорошая, - и в этот момент чувствую, что Варя - она, как родная душа. Как что-то важное и нужное в моей жизни.
Традиционно читаю сказку на ночь. Обещаю, что завтра постараюсь не задерживаться на работе, и мы пораньше поедем навестить папу.
Вечером, когда Варя сладко спит мне звонит Света. Беспокоится за меня. Спрашивает, где я пропала и тонко намекает, что у меня неофициально появилась семья.
Натка пишет в общем чате, что Юдин теперь должен мне, как Москва колхозу. А потом рассказывает, как вчера вечером, когда она надевала на свои упитанные ноги кружевные чулки, на нее набросился собственный муж. И у них такое было. Это когда искры из глаз, это когда открывается второе дыхание. Когда в квартире запотели все стекла. А чулки, старательно натянутые Наткой лишь до коленок – теперь свисают с люстры, которая изредка покачивается от исходящих в комнате вибраций.