Суперстранные дети
Шрифт:
Пока я размышляю, как можно выдрессировать шиншиллу и не стоит ли и мне попробовать, к старику придвигается мальчик, который сидит тут же на лавочке, мальчик чуть помладше меня, но точно школьник, потому что у него школьный рюкзак. Мальчик берет детскую бутылочку из коляски, которая стоит рядом, и протягивает старику попить: видимо, это их общий дедушка – его и того малыша в коляске. Потом дедушка дает шиншиллу мальчику, а она и дальше ведет себя образцово, наверное, она и мальчика знает, привыкла к нему. Вот сейчас подойду и спрошу, как так выдрессировать шиншиллу, решаю я.
Но
Но она меня не узнала, и я с ней не стала здороваться, все равно она не обращает на меня никакого внимания, смотрит только на мальчика и того старика. Видимо, это все-таки не их дедушка, потому что женщина очень сердится, что мальчик возится с шиншиллой. А мальчик, вообще-то он еще совсем мелкий, начинает канючить, что он хочет взять шиншиллу домой – мол, дядя ему ее подарит, а женщина говорит:
– Так не пойдет, извините. Пошли, Петя. – И тащит его за руку. Мальчик, кажется, вот-вот заплачет, а малыш в коляске уже по-настоящему плачет.
Старик на лавочке страшно закашлялся, как-то нехорошо его так оставлять, раз уж я подошла. Жалко, воды у меня с собой нет.
– Принести вам воды? – говорю я. – Я могу сбегать в магазин.
– Нет, спасибо, хорошая девочка. – Старик качает головой. Я пожимаю плечами: я пока ничего не сделала, только предложила.
– Тебе не нужна шиншилла? – говорит он.
– Конечно, нужна, – начинаю я. – Но…
– Я не могу больше ее у себя держать. Но она хорошая. Ее зовут Кусь. Не бойся, это прекрасный зверек.
У него такая сумка на колесиках, он вытаскивает из нее обувную коробку без крышки и ставит рядом со мной.
– Я ношу ее в кармане, но ты можешь посадить в коробку, пока не купишь что-нибудь получше. – Потом он просто встает и уходит.
Уходя, он снова закашлялся, а я так и сижу с этой шиншиллой, а в шиншиллах я совсем не разбираюсь, но не беда, найду в интернете, как за ней ухаживать. В отличие от других грызунов, которых я встречала, у шиншиллы мягкая шкурка и красивый хвостик.
Тут выходит моя мама и говорит:
– Господи, это еще что такое?
– Шиншилла.
– Чья?
– Моя, – говорю я.
Мама оглядывается по сторонам, будто ищет, чья это шиншилла.
– Мила, – говорит она. Так она называет меня, только когда злится, хотя это мое полное имя: я именно Мила, не Милена и не Милада, но обычно родители называют меня Мили, ну или Милушка. Но сейчас мама говорит:
– Мила, я тебе разрешила аквариум и черепаху. Если ты сейчас же не вернешь эту мышь, больше ни о каких животных не может быть и речи. Ты же знаешь, я терпеть не могу мышей.
Да, я знаю, только забыла. Мама терпеть не может мышей, а крыс по-настоящему боится. Как-то раз мы приехали летом к друзьям на дачу, и там мама увидела мышку и тут же вскочила на стул и завизжала – ну прямо сценка из «Тома и Джерри». И хотя это выглядело довольно смешно, я не смеялась. Было непривычно видеть, как мама чего-то так сильно боится, а уж забавную маленькую мышку тем более. Потом мы с папой
– Это шиншилла, – говорю я, хоть и понимаю, что это неважно.
– Неважно! Дома я ее не потерплю, и ты это прекрасно знаешь! Пойди и верни ее хозяину, а потом сразу домой. Покажи-ка, у тебя звук на телефоне включен?
Сейчас мне уже десять, и я, само собой, могу ходить одна, но только с включенным звуком на телефоне и при свете дня. Все равно я иногда немного теряюсь, но ведь я уже не маленькая, умею быстро сориентироваться и пользоваться гугл-картой, так что легко дойду, куда нужно. Поэтому теперь родители меня только в школу отвозят, а то я несколько раз сильно опаздывала, и наша училка Муравьедова не верила, что я не нарочно прогуливаю. Но про Муравьедову мне даже думать не хочется, не люблю я ее, и вообще.
– Ты меня слушаешь? Иди и верни это хозяину.
Мама говорит «это», будто у меня в руках трупик, или гнилой помидор, или еще какая-то гадость.
Потом она хватает свою сумку и быстро уходит, как обычно, когда очень злится. Я смотрю на шиншиллу. Она двигает носиком. Что мне с ней теперь делать, раз старик ушел, а я даже не знаю, как его зовут?
Но тут мне приходит в голову одна идея. Я встаю, осторожно сажаю шиншиллу в коробку и иду искать дом, где живет женщина с родимым пятном на лице. Я точно помню улицу, а дом, наверное, узнаю. Правда, этаж не помню, зато помню, что на двери у них была маленькая наклейка с Микки-Маусом.
Петр
П По вечерам я даже радуюсь, что у нас есть Луцка, потому что мы живем в одной комнате, и пока она не заснет, мне не страшно. У Тома своя комната, и все равно он всегда засыпает моментально, так что толку мне от него никакого. А Луцка иногда долго не засыпает и зовет маму, и маме приходится идти к нам. Или лопочет без остановки, это меня успокаивает, и я засыпаю первым, но даже если Луцка засыпает раньше, я могу слушать ее дыхание, для того мне ее и подселили в комнату, потому что я боюсь. Так вот и вышло, что я делю комнату с младшей сестрой, а брату досталась своя. Но я и правда рад, что в комнате я по ночам не один и слышу ее дыхание.
Правда, часто и этого недостаточно, даже ее ровное дыхание не способно унять мое воображение: чем сильнее я стараюсь ни о чем не думать, тем сильнее думаю и не могу заснуть, и тогда единственное, что мне нужно, – это мама. Как младенцу. Даже если не гасить ночник, это не спасает: света от него мало, в комнате остается куча темных уголков. А верхний свет нельзя включать, если Луцка уже спит.
Иногда я так сильно боюсь, что не могу даже встать, потому что под кроватью, где, само собой, чернота, может укрываться нечто и оно схватит меня за ногу, как только я спущу ее вниз. А бывает, что я больше боюсь не того монстра, который живет под кроватью, а кого-нибудь другого, тогда можно вскочить и пулей добежать до спальни родителей. Правда, это совсем не по душе папе, потому ему тогда приходится переходить в мою комнату, а на моей кровати у него болит спина, видите ли. Но я обычно не обращаю на это внимания, потому что лежать и не спать один в своей комнате я просто не могу.