Суперзвезда
Шрифт:
В статье говорилось о сплетнях вокруг съемок. «Есть сведения, что мисс Инглиш будет полностью контролировать создание фильма, включая ведущие мужские роли, но заинтересованные лица спрашивают, есть ли какие-либо соображения на этот счет у Джека Кавелли…»
Кэссиди еще даже не приняла предложения отца, а новость была уже всем известна — до чего же быстрая реакция. Но это было не предложение, подумала Кэссиди, скорее требование. И он, вероятно, намерен заставить ее. В животе у нее заныло. Почему она позволяет так с собой обращаться? Почему не может просто сказать отцу «нет»?
Может быть, чувство вины делало ее такой беззащитной и давало отцу возможность воспользоваться случаем?
Тогда Кэссиди была тщательно подготовлена командой адвокатов Роджера, но, как только
Кэссиди свидетельствовала, что проснулась от мужского голоса, потом услышала два выстрела. Она сказала, что боялась открыть дверь и лишь увидела в замочную скважину ботинки, испачканные в крови. Потом папа пришел к ней в комнату и обнял ее. В результате получилось так, что ее отец выбежал из спальни и бросился к ней в комнату. Утверждение Роджера, что Кэссиди могла подтвердить его невиновность, провалилось, и он отправился в тюрьму.
Через какое-то время Кэссиди стала ненавидеть отца за то, что он заставил ее давать показания в суде. Хуже этого было только чувство вины, которое поселилось в ней, темное, беспросветное чувство, от которого она не могла освободиться.
Теперь она понимала, что не владеет собой, что ею управляет какая-то другая сила.
«Он снова добился своего. Снова выиграл. Я была готова, решительно настроена стоять на своем, и все же он сумел взять верх. Остаться в Лос-Анджелесе? Возглавить студию? Завершить его самый лучший фильм на глазах у всего Голливуда? О Боже милостивый, от этого можно сойти с ума». — Мысли путались, она не знало как поступить.
* * *
Ее педиатрическая деятельность закончилась, когда клиника «Кедас синей» начала расследовать случай подмены младенцев Турмейнов и Хаттон. Ошибка в анализе крови одной из девочек дала возможность комиссии по врачебной этике замять дело. Патриция исчезла. Это было просто, ведь у нее было много денег и не было семьи — ее пьянство давно всех распугало. Но вскоре деньги кончились. Чеки больше не приходили, а последние гроши были пропиты. Она пыталась устроиться через агентство по частному найму, работала неделю здесь, неделю там, ухаживала за больными, когда семье надо было отлучиться на недельку из дома. Но ее артрит прогрессировал — это было связано со стрессом. Она пробовала принимать новые лекарства — нестероидные противовоспалительные — и периодически делала инъекции. Но ничто не могло ей помочь, и Патриция Хансон знала почему — ее мучила совесть. Поэтому, прочитав в разделе светской хроники, что Роджер Турмейн собирается передать свое дело, а соответственно и состояние, своей «дочери», Патриция восприняла это как знамение свыше. Она была членом Общества анонимных алкоголиков уже целый год, и для нее было важно освободиться от своего постыдного прошлого. Девятой ступенью ее избавления было: «Исповедайся людям, насколько можешь…» Ее преследовал голос куратора, настойчиво твердивший о том, что их долгом является заставить алкоголиков повиниться перед каждым, кого они обидели своим пьянством.
Она просила прощения у немногочисленных родственников и у двоих сослуживцев, которые пострадали из-за нее, когда она пила. Было неловко, но, выговорившись, она почувствовала облегчение. Теперь ее мучила совесть из-за тех малышек. Она знала, что обязательно должна покаяться в своем преступлении перед теми младенцами, теперь уже выросшими, которым она поменяла судьбы из-за нескольких тысяч долларов. Деньги на ее счет давно перестали поступать, и теперь не было дня, чтобы она не думала о тех, кому причинила боль. Если ей удастся решить этот вопрос, ее совесть будет чиста, муки кончатся и она сможет прямо смотреть людям в глаза. Она вернется к людям.
Вот в кино алкоголикам не приходилось мучиться, чтобы бросить пить. Они просто бросали, и все сразу возвращалось на свои места. Но реальный мир был иным. На это решение у нее ушло одиннадцать последних месяцев. Поэтому, увидев в газете статью о Кэссиди Инглиш, дочери Роджера Турмейна, собирающейся принять дело
Найти его было нетрудно. Он по-прежнему жил там, откуда поступали чеки. Телефон прозвонил несколько раз. Патриция поняла, что может включиться автоответчик. Если это произойдет, то лучше написать письмо. Но вскоре трубку подняла женщина, и Патриция оставила простое сообщение: просила позвонить ей как можно быстрее. Когда ее спросили, из какой она компании, Патриция просто сказала, что он знает ее имя.
ГЛАВА 10
Офисы Джека Кавелли занимали весь пентхауз нового здания «Колоссал», находящегося на Силвер-лейк. Чтобы добраться до Джека, надо было пройти три небольшие конторы, где за стеклянными стенами работали секретари, ассистенты и прочий персонал. С одной стороны офиса Джека были окна, которые находились так высоко от земли, что улица внизу казалась киберпространством. Там внизу была виртуальная реальность, настоящая жизнь для Джека была сосредоточена здесь. Внутренняя стена была из стекла с односторонней видимостью. Отсюда он мог следить за своими служащими, будучи уверенным, что они его не видят. В дальнем углу находилась запертая дверь, ведущая на узкую спиральную лестницу. Внизу, на этаже между пентхаузом и 75-м этажом, был еще один этаж, квартира, которую Джек называл временным жильем. Украшенная произведениями искусства и массивными скульптурами, квартира совсем не походила на берлогу холостяка. Приглушенный свет, удобная и шикарная мебель в изящной гостиной, помещение для прислуги, сауна, большая кухня, столовая, спальни, частный лифт, спускавшийся прямо в гараж. Пять тысяч квадратных футов пространства, защищен от постороннего шума. Здесь звучала только та специальная музыкальная система, что была и в офисе. Джек везде был окружен музыкой. Джаз, опера, старинные напевы, Моцарт, Бах — музыка для любого настроения.
Сегодня он тихо сидел за массивным письменным столом из красного дерева, сделанным специально для него. Погрузившись в размышления, он вертел в руке свою любимую черную с золотом авторучку. Это был первый подарок, который он получил от нее. «Удачи, крепкого здоровья и, главное, большого успеха. Всякий раз, когда ты будешь подписывать чек, — вспоминай обо мне», — было написано в открытке.
Даже теперь, спустя почти двадцать лет, он все еще слышал ее мягкий мелодичный голос, представлял себе ее ангельскую улыбку. В дверь постучали, и спустя секунду вошла секретарша, уже немолодая, но подтянутая и вышколенная женщина.
— Не теперь, Шарон. Что бы ни было, уверен, это может подождать, пока не закончится совещание, — сказал Джек.
В совещании директоров участвовали Джек Кавелли, Роджер Турмейн, Джеймс Шелдон, Джон Латам и Фостер Никерсон. Фостер был лос-анджелесским банкиром, который участвовал в перефинансировании компании более двадцати лет тому назад, в результате чего студия возродилась. Именно тогда «Колоссал» завладел большей частью акций «Десмонд Филмз».
— Полагаю, вам лучше взглянуть на это, сэр. — Шарон взяла с его стола пульт и направила его на большой экран телевизора, спрятанного за двумя декоративными панелями 1920 года, которые были созданы для дверей лифтов отделения «Харродз» в Лондоне.
На экране появилась бойкая блондинка, говорившая: «Роджер Турмейн сделал заявление, что готов полностью передать дела своей дочери Кэссиди Инглиш. Совсем недавно мисс Инглиш была главным продюсером «Момента истины», популярной информационной телепрограммы. Как это заявление отзовется в мире шоубизнеса? Оставайтесь с нами. В шесть часов мы расскажем подробнее о решении Роджера Турмейна, будущем «Десмонд Филмз» и Кэссиди Инглиш. Новости с Беверли-Хиллз. С вами была Диана Лонг».
Пока она говорила, на экране мелькали кадры: то больной Роджер Турмейн, затем улыбающаяся темноволосая женщина, в которой Джек узнал Кэссиди Инглиш. Она была очень фотогенична и выглядела как темноволосая копия своей матери. Лана была блондинка, Кэссиди брюнетка, как позитив и негатив фотографии. Джек вернулся к мечтам о женщине, которую он знал двадцать лет назад.