Супруга
Шрифт:
Помолчали. Она стала тихо плакать.
– Я освобождаю тебя от необходимости притворяться и лгать, продолжал Николай Евграфыч.
– Если любишь этого молодого человека, то люби; если хочешь ехать к нему за границу, поезжай. Ты молода, здорова, а я уже калека, жить мне осталось недолго. Одним словом... ты меня понимаешь.
Он был взволнован и не мог продолжать. Ольга Дмитриевна, плача и голосом, каким
– Видишь, я ничего не скрываю, - сказала она со вздохом.
– Вся душа моя нараспашку. И я опять умоляю тебя, будь великодушен, дай мне паспорт!
– Повторяю: ты свободна.
Она пересела на другое место, поближе к нему, чтобы взглянуть на выражение его лица. Она не верила ему и хотела теперь понять его тайные мысли. Она никогда никому не верила, и как бы благородны ни были намерения, она всегда подозревала в них мелкие или низменные побуждения и эгоистические цели. И когда она пытливо засматривала ему в лицо, ему показалось, что у нее в глазах, как у кошки, блеснул зеленый огонек.
– Когда же я получу паспорт?
– спросила она тихо.
Ему вдруг захотелось сказать "никогда", но он сдержал себя и сказал:
– Когда хочешь.
– Я поеду только на месяц.
– Ты поедешь к Рису навсегда. Я дам тебе развод, приму вину на себя, и Рису можно будет жениться на тебе.
– Но я вовсе не хочу развода!
– живо сказала Ольга Дмитриевна, делая удивленное лицо.
– Я не прошу у тебя развода! Дай мне паспорт, вот и все.
– Но почему же ты не хочешь развода?
– спросил он, начиная раздражаться.
– Ты странная женщина. Какая ты странная! Если ты серьезно увлеклась и он тоже любит тебя, то в вашем положении вы оба ничего не придумаете лучше брака. И неужели ты еще станешь выбирать между браком и адюльтером?
– Я понимаю вас, - сказала она, отходя от него, и лицо ее приняло злое, мстительное выражение.
– Я отлично понимаю вас. Я надоела вам, и вы просто хотите избавиться от меня, навязать этот развод. Благодарю вас, я не такая дура, как вы думаете. Развода я не приму и от вас не уйду, не уйду, не уйду! Во-первых, я не желаю терять общественного положения, продолжала она быстро,
– Так я тебя выгоню из дому!
– крикнул Николай Евграфыч и затопал ногами.
– Выгоню вон, низкая, гнусная женщина!
– Увидим-с!
– сказала она и вышла.
Уже давно рассвело во дворе, а доктор все сидел у стола, водил карандашом по бумаге и писал машинально:
"Милостивый государь... Маленькая ножка..."
Или же он ходил и останавливался в гостиной перед фотографией, снятой семь лет тому назад, вскоре после свадьбы, и долго смотрел на нее. Это была семейная группа: тесть, теща, его жена Ольга Дмитриевна, когда ей было двадцать лет, и он сам в качестве молодого, счастливого мужа. Тесть, бритый, пухлый, водяночный тайный советник, хитрый и жадный до денег, теща - полная дама с мелкими и хищными чертами, как у хорька, безумно любящая свою дочь и во всем помогающая ей; если бы дочь душила человека, то мать не сказала бы ей ни слова и только заслонила бы ее своим подолом. У Ольги Дмитриевны тоже мелкие и хищные черты лица, но более выразительные и смелые, чем у матери; это уже не хорек, а зверь покрупнее! А сам Николай Евграфыч глядит на этой фотографии таким простаком, добрым малым, человеком-рубахой; добродушная семинарская улыбка расплылась по его лицу, и он наивно верит, что эта компания хищников, в которую случайно втолкнула его судьба, даст ему и поэзию, и счастье, и все то, о чем он мечтал, когда еще студентом пел песню: "Не любить - погубить значит жизнь молодую..."
И опять с недоумением спрашивал себя, как это он, сын деревенского попа, по воспитанию - бурсак, простой, грубый и прямой человек, мог так беспомощно отдаться в руки этого ничтожного, лживого, пошлого, мелкого, по натуре совершенно чуждого ему существа.
Когда в одиннадцать часов он надевал сюртук, чтобы ехать в больницу, в кабинет вошла горничная.
– Что вам?
– спросил он.
– Барыня встали и просят двадцать пять рублей, что вы давеча обещали.