Супружеское ложе
Шрифт:
– Ребенок твой, – тут же заявила она. – Или собираешься это отрицать?
Ее лицо было бледным. Глаза распухли от слез. Ненависть была ощутимой, боль – очевидной, любовь к нему – неоспоримой.
– Нет, – покачал головой Джон, – я тебе верю. – Повертев в руках шляпу, он поднял глаза. – Мне жаль, Эмма, – просто сказал он. – Так жаль…
Она пересекла комнату и опустилась на диван. Джон сел рядом. Эмма упорно рассматривала сцепленные руки.
– Считаешь, что этим извинением можно все исправить?
– Нет, – покачал головой
На ее руку упала слезинка.
Он не имеет права сбежать. Джон вынул платок и протянул ей.
– Я не знал о ребенке.
– Прочти ты хотя бы одно мое письмо, узнал бы.
– Я прочел несколько первых. Почему ты не сказала сразу?
Эмма шмыгнула носом, промокнула глаза и, не глядя на него, пробормотала:
– Сначала я сама не хотела в это верить. Не обращала внимания на признаки в надежде, что это неправда. До чего же я труслива!
– И я прекрасно тебя понимаю.
Он не кривил душой. Потому что действительно ее понимал.
– К тому времени как я увидела тебя на балу у Кеттерингов, стало ясно, что прятать голову в песок больше нельзя. Я так хотела поговорить с тобой, застать тебя одного, все объяснить, но ты был с женой.
Последние слова были исполнены такого яда, что Джон невольно поежился, но решил не обращать на это внимания. С ее точки зрения, все было вполне естественно.
– Продолжай, – поторопил он.
– Я приехала в твой дом на Блумсбери-сквер, но тебя не было дома. По крайней мере так сказал дворецкий.
Слава Богу, хотя бы в этом он не был грешен.
– Я ничего не знал о твоем приезде. Должно быть, меня действительно не было дома.
Эмма нервно скрутила платок.
– У меня уже начал расти живот, и я поняла, что нужно немедленно уезжать из города. Невозможно было выносить все эти сплетни. Я взяла деньги, оставшиеся от тех, что ты мне заплатил, и отправилась во Францию – там у меня живет кузина. Я жила с ней и писала тебе из Кале.
– Почему ты не послала ко мне человека, который бы все объяснил?
– А кого бы я послала? – Широко раскрытые зеленые глаза беспомощно смотрели на него. – Если не считать кузины, такой же вдовы, как и я, семья давно от меня отказалась, еще тогда, когда я вышла за Роулинса. Он был таким негодяем! И даже после смерти ничего мне не оставил.
Она снова заплакала.
Именно таким образом женщины становятся содержанками. Отчаяние. Боже, как хорошо он знал, что это такое – отчаяние! И знал также, что женщины всегда любили негодяев. Это одна из самых загадочных сторон женской природы, а заодно – неоспоримый факт. Он сам – живое тому доказательство.
Он никогда не расспрашивал Эмму о прошлой жизни. Ни о ее обстоятельствах, ни о финансах. Ни о чем. Он заботился только
Возврата нет.
– Как зовут моего сына, Эмма?
– Джеймс.
Так звали его отца. Еще одна злая шутка судьбы.
– Что ты собираешься сделать с ребенком? – спросил он.
– Я не могу оставить его, Джон! – В ее голосе звенело отчаяние. – Не могу. Он незаконный. Люди будут болтать обо мне. Сплетничать. Говорить гадости. Этого мне не вынести. Боюсь, из меня вышла не слишком хорошая содержанка.
– У тебя слишком мягкий характер для такого занятия, – осторожно заметил Джон. – Мне следовало бы это понять. Так что ты решила?
– Уеду в Америку. Начну новую жизнь. Поэтому и не могу взять ребенка с собой. Почтовый дилижанс прибудет через несколько часов, и я хочу успеть на него. Следующее судно до Нью-Йорка отплывает из Ливерпуля через два дня, и я купила билет. – Она снова шмыгнула носом. – Ужасно эгоистично с моей стороны.
– Вовсе нет. Такое решение вполне оправданно. – Джон глубоко вздохнул и снова заговорил, тщательно выбирая слова: – Если ты не можешь взять с собой младенца, я согласен принять его в дом и вырастить.
– Что? – Эмма исподлобья взглянула на него. – Хочешь растить его в своем доме? Незаконного сына?
– Да.
Глаза Эммы вновь наполнились слезами. Она отвернулась и прижала свернутый платок к носу. И хотя не сказала ни слова, Джон понял: она жалеет, что он женат. Они могли бы растить малыша… их сына… вместе.
Наконец Эмма заговорила:
– Что… что нам делать? Подписать какие-то бумаги? У меня мало времени.
– Мой поверенный живет рядом, на Хай-стрит. Пойдем к нему и все сделаем прямо сейчас. Ты еще успеешь на судно и отправишься в Америку, где начнешь новую жизнь.
– Да-да, – с готовностью согласилась она, облегченно улыбаясь. – Пойдем.
Уже через час бумага, дающие права на сына, лежали у него в кармане. Эмма с радостью сделала все, что от нее потребовалось, и в обмен согласилась на кругленькую сумму. Когда она садилась в дилижанс, он окликнул ее.
Эмма остановилась и обернулась.
– Если тебе когда-нибудь понадобится что-то, деньги или кредит, все, что угодно, напиши мне. – Он попытался улыбнуться, но не смог. – Клянусь, я прочитаю письмо.
Она снова разрыдалась и, поднявшись в дилижанс, прильнула к окну.
– Не говори ему обо мне, Джон. Никогда!
– Прощай, Эм.
Джон долго смотрел вслед экипажу, сознавая, что вопреки желаниям Эммы когда-нибудь расскажет Джеймсу о его матери. Мальчик обязательно начнет расспрашивать. Пусть знает, что его мать была славной, но запутавшейся женщиной, чьей единственной ошибкой оказалась безответная любовь.