Суровая путина
Шрифт:
Аниська недоверчиво и сердито взглянул на Чекусова.
— Ты — что? Опять учить, да? Мы будем книжечки да газетки читать, а нас тем часом Миронов да Автономов с казаками за шиворот да под плети! Ты лучше скажи, какой ответ мы мержановским рыбакам дадим? Что будем делать с арестованными пихрецами? Сюда с часу на час есаул Миронов заявится, а мы его книжечками будем встречать? Эх, Паша! Образовали, видать, тебя в городе, да не совсем.
— Погоди, погоди, — нахмурился Чекусов. — Насчет арестованных и вообще, как дальше быть толковать на улице несподручно. Идем-ка в совет и там порешим.
Не выпуская локтя
В тот же день из города по поручению меньшевистского комиссара Зеелера для выяснения обстоятельства мятежа прибыл в хутор Синявский присяжный поверенный Карякин. Откушав сначала у хуторского атамана, а потом у Полякина пирогов с каймаком и сметаной, попив кофе, он в сопровождении двух вооруженных винтовками милиционеров отправился в хутор Мержановский.
Внешне хутор выглядел мирно. Линейка подкатила к хате, где помещался крестьянский совет. У входа, над дверью, трепетал кумачовый флаг. Тут же степенно расхаживали вооруженные берданками рыбаки. Они окружили линейку, предостерегающе выставив ружья. Карякин, одетый в светлозеленый френч, поскрипывая шевровыми запыленными сапогами, вошел в просторную со светлыми окнами хату. Милиционеры, конвоируемые рыбаками, робко последовали за ним.
В хате было полно народу. Рыбаки безмолвно расступились, пропустили Карякина к столу, за которым сидели Аниська, Павел Чекусов, Онуфренко и Максим Чеборцов.
— Это и есть новый крестьянский совет? — насмешливо спросил Карякин.
— Он самый. А вам кого надо? — грубо спросил Аниська.
— Я уполномочен объединенным советом и комиссаром Зеелером расследовать инцидент, — стоя перед членами комитета и, видимо, начиная раздражаться, оттого, что его не приглашают сесть, заговорил Карякин. — Я предлагаю вам освободить арестованную команду. Ее незаконные действия будут рассмотрены особой следственной комиссией, которая возбудит ходатайство перед атаманом Войска Донского об урегулировании вопроса о заповедных водах и рыболовной охране.
— До тех пор, пока не снимут казачий кордон и самого Миронова, пихрецов мы не отпустим, — резко сказал Аниська.
— Да, только так, — подтвердил Чекусов.
— Тогда мы будем решать этот вопрос помимо вас, — надменно заявил Карякин. — А вам оставляем право разговаривать с казачьими властями. Ваши самочинные действия мы будем рассматривать как анархию и ответственность за последствия о себя слагаем.
Аниська, сорвавшись со скамьи, вдруг закричал хриплым оглушительным голосом:
— Вон отсюдова к чортовой матери! Где вы раньше были, когда полковник Шаров и есаул Миронов распродавали гирла прасолам?! Где? У цапли старой в гнезде — вот где! А теперь, приехали? Уже стакались с Калединым? Тоже комиссары! Вы только глаза залепляете нашему темному брату, чтобы не знал, куда смотреть. Ну так и катитесь отсюдова!
Аниська грубо выругался, ударив кулаком по столу.
Карякин, испуганно озираясь, попятился от стола. Развязность его исчезла. Кто-то подтолкнул его в спину. Сердитые бородатые лица надвигались со всех сторон, обдавая запахом махорочной гари и смолы.
Карякина и милиционеров вытеснили из хаты. Никто не препятствовал его отъезду из хутора. Орава ребятишек, норовивших уцепиться за задок линейки, проводила гостей до степной дороги. Рьяно нахлестывавший лошадей
Паренек оторвался от линейки, кубарем покатился в дорожную пыль. Быстро вскочив, он погрозил грязным кулачком.
В тот же день вечером из Новочеркасска, в хутор Мержановский возвратилась делегация рыбаков во главе с Пантелеем Кобцом. Спокойный с виду Пантелей медленно вошел в помещение совета, сняв с головы картуз, тяжело опустился на лавку..
— Ну, как? — перегнувшись через стол, спросил Аниська.
— Кончено, — махнул рукой Пантелей. — Даже не допустили к атаману. Вышел холуй и сказал, что еще вчера Каледин дал ответ крестьянскому съезду, чтоб оставить казачий кордон на старом месте.
Павел Чекусов подмигнул Аниське:
— Ну! Что я тебе говорил! Это же одна шайка. Меньшевики и эсеры уже договорились с Калединым обо всем.
Аниська сидел, сосредоточенно насупив брови.
— А ты — чудило! — упрекнул его Чекусов. — Думал, вот, дескать придут сами рыбаки, атаман напугается и скажет: пожалуйте, мол, кофий пить! А потом и кордоны казачьи снимет и Миронова к ногтю… Так, что ли?
Аниська побледнел, поднялся из-за стола.
— Ничего я не думал. Только нет! Не будет этого, не будет!
Когда в хате остались одни члены совета и наиболее надежные мятежники, Анисим открыл заседание. По предложению Чекусова было решено выделить депутатов, самых грамотных, разбирающихся в политическом моменте рыбаков и послать их в соседние рыбацкие хутора с воззванием к населению о поддержке восставших мержановцев.
— Собирайте сходы! — наставлял избранных депутатов Чекусов. — Разъясняйте все, что произошло на море, что дальше терпеть такое измывание не под силу. Требуйте, чтобы присоединялись к нам. И подсыпайте перцу Временному правительству.
— А этому нас учить не надо, — заявил возбужденный ответственным поручением депутат Онуфренко. — Все разрисуем як следует. Кондер заварим покруче.
Было решено также усилить патрули, чтобы встретить отряд казаков Миронова во всеоружии.
После заседания совета Аниська пошел к морю и долго стоял на обрывистом берегу, охваченный тревогой. Он напряженно решал все тот же вопрос: удастся ли посылаемым в станицы и села представителям привлечь на сторону мятежников новых людей. Ведь каждую минуту мог нагрянуть карательный отряд, — Аниське уже донесли о готовившемся походе Миронова на хутор Мержановский.
С этими мыслями Аниська направился к кордегардии, чтобы проверить посты.
Упругое удары ветра толкали его в спину. Он шел, прижимаясь к камышовым изгородям и плетням, спотыкаясь о кочки и камни. Черные облака мчались над головой, казалось, задевали за кровли хат. Гул моря стремился вслед, сливаясь с гулом ветра.
Аниська свернул в проулок. Тень шмыгнула мимо него. Аниська узнал бойкого «городовичка», писавшего телеграмму крестьянскому съезду.
Появление его в такой поздний час на улице казалось подозрительным… Возле кордегардии Аниська надеялся увидеть кого-либо из часовых, но вокруг хаты было пусто. Это сразу его встревожило. Аниська подбежал к окну кордегардии, приник к нему. В тесной конуре было тихо: ни дыхания, ни храпа, ни стонов. Камера была пуста. Тогда Аниська кинулся внутрь хаты. Дорогу ему преградила широкая тень.