Суровые времена
Шрифт:
– То есть тебя пытали.
– Это точно.
Синяки и ссадины сохранились по сию пору. Хотя я совершенно не помнил, о чем меня расспрашивали – если расспрашивали вовсе. Я подозревал, что ко всему этому приложили руку приятели Зиндху. Как и к покушению на Могабу.
Если так, то жизнь им сделается вовсе не в радость, когда Черный Отряд разыщет их.
– Мы наблюдали за тобой, – сказал Гоблин. – И поведение твое временами очень странно. Словом, мы хотим тебя усыпить, а после поглядим, удастся ли добраться до той части
– Я же ничем не смогу помочь.
– И не надо. Только не мешай.
– Точно?
– Уверен, – ответил Гоблин.
Голос его звучал весьма неуверенно.
Проснулся я на своем тюфяке, ничуть не отдохнувшим. Кто-то отер мое лицо холодной, мокрой тряпицей. Я открыл глаза. В свете тощей свечи Сари казалась еще прекраснее, нежели обычно. Прекраснее, чем можно вообразить. Она продолжала отирать мне лицо.
Снова, точно с похмелья, трещала голова. Что они там со мной сотворили? По крайности, получил ли я удовольствие, за коим обычно следуют подобные боли?
То Тан принялся реветь. Он спал в корзине под моим письменным столом, замотанный в зловонное тряпье. Я, дотянувшись, взял его за руку. Он прекратил плач, почувствовав человеческое прикосновение, и больше не взывал к матери.
Я поднял другую руку и нащупал ладонь Сари. Она мягко отняла ее. Она так и не сказала ни слова. Я даже ни разу не слышал, чтобы она разговаривала с детьми.
Я огляделся. Тай Дэй куда-то ушел. Странно; мне казалось, я скорее от собственной тени избавлюсь. Тай Дэй даже в темноте со мной…
Я приподнялся, пытаясь сесть, но Сари удержала меня легким прикосновением пальцев. Я был слишком слаб, дабы что-либо предпринимать. А уж голова, казалось, распухла вдвое против прежнего.
Сари подала мне вырезанную из дерева плошку с чем-то пахнущим столь едко, что у меня заслезились глаза. Наверное; что-то из снадобий с родных болот нюень бао. Я выпил. На вкус оно оказалось еще мерзостней.
Сари продолжала отирать мое лицо. Меня затрясло. Боль исчезла. Тело расслабилось, вернулись силы, даже настроение улучшилось. Надо же – хорошая штука. Наверное, специально приготовлена такой мерзкой на вкус и запах, иначе люди постоянно бы ее пили.
Мы долго смотрели друг на друга, ничего не говоря, но одновременно достигнув решения, коего разумы наши не сумели тогда распознать. На миг перед моим мысленным взором появилась Хонь Тэй. Старуха укоризненно улыбалась…
На этот раз я сел и даже ухитрился улыбнуться. Невольно.
– Ладно, дела не ждут.
Сари покачала головой и выудила из корзины под столом То Тана. Тот давно и отчаянно нуждался в перемене пеленок.
Сари слегка дернула меня за палец.
– Да я уж двадцать лет этого не делал.
С тех самых пор, как, еще мальцом, пеленал младших братишек-сестренок.
– Кончай
То Тан взглянул на меня большими, серьезными глазищами. Слов он, конечно, не понимал, однако тон уловил.
Мы обмыли его и перепеленали – тряпками, которых постеснялся бы и нищий. Я сказал Сари:
– Пойду-ка прирежу кого-нибудь и добуду мальцу одежку получше.
Она едва ощутимо положила руку мне на предплечье, удерживая меня.
– Шучу я, милая. Со мной еще не такого наслушаешься. Я не в буквальном смысле говорил. Мне нужно идти, заниматься делами.
Я медленно вышел в коридор. Ноги тут же промокли. Сари пошла следом за мной. То Тан оседлал ее левое бедро. Почти сразу навстречу нам попался Бадья. Покачиваясь, словно пьяный, он явно направлялся поспать.
– Ты Гоблина с Одноглазым не видел?
– Они со всей своей волшебной амуницией поднялись наверх. В большую смотровую.
– Спасибо.
Не успели мы отойти и на пять футов, Бадья окликнул меня:
– Лонго говорил тебе, что вода в катакомбах прибывает?
Я со вздохом покачал головой, прислушиваясь к урчанию пустого желудка и гадая, смог ли кто-нибудь приготовить хоть какой-то еды, затем побрел сквозь лабиринт к лестнице, которая должна была привести меня к Гоблину с Одноглазым.
Может, от дневного света полегчает. Если только хватит сил туда забраться. Как давно я не видел солнца…
76
И еще некоторое время не увижу.
Сари подала мне То Тана, прежде чем пролезть сквозь дверь-ловушку. Он снова заснул. Наверное, младенцы, медленно умирающие от голода, всегда много спят.
Снаружи был день, однако небо заволокло тучами. Лил дождь. Ведьмак, развернув кресло задом наперед, сидел в нем, сложив локти поверх спинки, и угрюмо смотрел вдаль.
– Давно дождь? – спросил я.
– День. А может, три…
– Воды много собрали?
– Уж сколько смогли.
– А эти двое что поделывают?
Гоблин с Одноглазым сидели на полу посреди комнаты, скрестив ноги, подальше от сырости, проникающей сквозь окна, и не удостоили меня даже взглядом.
– Ворожат там чего-то… Не мешай им, а то еще за ногу тяпнут.
– А кто вякать будет, без ушей останется, – буркнул Одноглазый.
Смотровая комната имела окна на все четыре стороны. Я подошел к наибольшему.
Дождь был, конечно, не таков, как наш северный «землерез», однако довольно сильный. Сквозь струи его я едва мог различить смутные очертания холмов. А до поверхности воды было рукой подать. Несмотря на дождь, она держалась низко. Серый цвет ее говорил о том, что в воде полно всякой заразы.
Вдали виднелся плот, так нагруженный людьми, что бревна почти целиком ушли в воду. Мужчины осторожно гребли обломками досок, направляя его к берегу.