Суровый воздух
Шрифт:
– Замед-лен-ного действия? – повторил, раздумывая о чем-то, Черенок и вдруг хлопнул себя ладонью по колену. – Погоди, погоди. А ведь это идея!
Он переглянулся с Остапом и по выражению его лица убедился, что тот все понял.
– Есть, товарищи! Не сдавать взрыватели, – приказал он старшему технику по вооружению и подозвал летчиков ближе к своей карте. – Смотрите сюда, – начал он объяснять им свой внезапно возникший план. – Я захожу вот так и так на бреющем полете. В это время лейтенант Пуля и вы отвлекаете внимание противника на себя, в высоту. Я бомблю и…
Минут через пять повеселевшие летчики бойко чертили на своих картах маршруты, размеряли
Представленный Черенком план операции на этот раз понравился Хазарову, и он его одобрил.
– Только уж точность удара должна быть безукоризненной, – заметил он, быстро расчесывая щеткой усы.
– Вы… не верите в мое умение бомбить с малых высот? – спросил, расправляя плечи, Черенок.
Хазаров усмехнулся:
– Все. Тацемус [16] – как говорили римляне, – сказал он и подумал про себя: – «Молодец».
16
Тацемус – мы молчим (лат.).
Вскоре на стоянке второй эскадрильи был получен приказ заменить на самолете Черенка мгновенные взрыватели бомб замедленными. Кинооператор Двояновскнй, наблюдавший за подготовкой к штурмовке, подошел к Черенку в момент, когда экипажи садились в самолеты.
– Захватил сто метров запасной пленки, – сообщил он.
Черенок в нерешительности задумался. Ему не хотелось подвергать риску жизнь бравого представителя киноискусства Что-то нравилось ему в этом подвижном, энергичном человеке: он угадывал в нем такого же энтузиаста, неугомонного в своем деле, каким был и он. Черенок, в своем. В надежде, что Двояновский откажется от полета сам, летчик предупредил его, что штурмовка предстоит не совсем обычная.
– Значит, полет обещает быть интересным? – спросил Двояновский.
– Надеюсь, да, – скупо улыбнулся Черенок.
– В таком случае, я лечу, – решительно заявил кинооператор, закидывая за плечи футляр с киносъемочным аппаратом.
Как только штурмовики показались на горизонте, с соседнего аэродрома поднялась пара «лавочкиных», которым надлежало сопровождать их до цели. Черенок передал командиру истребителей Лысенко по радио:
– Петр! Подойди поближе! Покажись!
Истребитель, описав в небе пологую кривую, пролетел вблизи самолета Черенка. Сквозь стекла кабины было видно улыбающееся лицо товарища. Черенок приветливо помахал ему рукой.
– Хорошо, Петр, вижу… Если над целью будет спокойно, поддержи моих огоньком. Ладно?
В ответ раздался густой бас:
– Работайте спокойно.
На высоте двух тысяч метров группа демонстративно подошла к линии фронта и вдруг, круто изменив курс, свернула на северо-запад.
«Илы» перестроились в правый пеленг и, маневрируя, продолжали идти в новом направлении, углубляясь все дальше над вражеской территорией. Фашистские посты наблюдения имели полную возможность зафиксировать группу, летевшую в сторону, противоположную от переправы.
Добравшись до пункта, заранее помеченного на картах, Черенок развернул группу строго на юг и скомандовал:
– Пуля, Зандаров, Долидзе… Внимание! Начинайте! Пора!
– Есть! – последовал короткий ответ, и машина Остапа стремительно вырвалась вперед. В ту же секунду Черенок, приглушив» мотор, стал быстро снижаться. На высоте двадцати метров он вывел самолет из планирования, дал полный газ и прижался к самой
17
«Шварце тод» – черная смерть (нем.).
– Лишь бы не промазать… Лишь бы попасть… Попасть… – твердил летчик одно и то же.
Прикинув по времени, что пора начинать выполнение второй части плана, он крикнул в эфир:
– Остап, начинайте!
Фашистские зенитчики не могли не видеть трех самолетов, приближающихся на большой высоте к переправе. Десятки стволов, уставленных в зенит, повернулись им навстречу. Прошло несколько секунд, и воздух задрожал от грохота. В тот же миг самолеты рассыпались в разные стороны и завертелись в дымных хлопках разрывов. Вот кто-то сбросил бомбу, за ней полетела еще одна, кто-то начал пикировать, стрельнул из пушек и снова полез в высоту. Вспыхивали разноцветные ракеты, ревели моторы, хлестали пулеметные трассы. А в эфире гремел подзадоривающий голос Остапа:
– Шума больше! Шума! Атакуйте!
А Черенок тем временем, незамеченный, подбирался к цели. Показались пригородные строения Новогрудека. Летчик осмотрелся. Он уже ясно различал серые поплавки понтонов моста. Глаза впились в прицел. Самолет устремился на переправу. Промахнуться было нельзя. Черенок хладнокровно нажал на кнопки бомбосбрасывателей. Зенитки внезапно умолкли, словно заикнулись. Несколько секунд длилась мертвая тишина. И вдруг раздался раскатистый гром. Машину Черенка встряхнуло. Он оглянулся назад: от моста вверх взметнулись огненные клочья.
– Поймал! – донесся восторженный голос из задней кабины.
– Кого поймал? – спросил Черенок.
– В кадр поймал… На пленку! – крикнул возбужденный Двояновский.
Черенок не успел дослушать, что он говорил. Гитлеровцы опомнились. Стволы их орудий повернулись вслед виновнику гибели переправы. Мимо крыла самолета хлестнула запоздалая трасса и беспомощно замерла, уткнувшись в землю. Штурмовик был в недосягаемости огня.
– Остап! Зандар! Вахтанг! Ко мне! Обозначаю себя ракетой! Петр, отвечай, как дела с фотографией?
– Пор-р-рядок. Ждите снимки к вечер-р-ру! – прогудел Лысенко.
– Благодарю, Петр, за прикрытие, – крикнул Черенок, распахивая форточки. Он весь был мокрый от пота.
А Двояновский испытывал то огромное, непередаваемое удовольствие, какое чувствует воин, совершивший под носом у врага удачную диверсию, а потом наблюдающий, как обманутый враг в бессильной злобе долбит снарядами пустое небо.
Самолет Черенка коснулся колесами земли аэродрома. Зарулив на стоянку, летчик выключил мотор и несколько минут недвижно сидел в кабине. В голове гудело. Внезапно он почувствовал такую страшную усталость, что хотелось тут же откинуться на бронеспинку и уснуть. Он закрыл на несколько мгновений глаза и глубоко вздохнул. Ему померещилось большое белое облако, ползущее в синеве. Окрашенное румяными пятнами, оно бурно клубилось, стремительно раздавалось вширь, закрывало небо. Синева исчезла, вокруг было туманное, неясное пятно. Черенок спал.