Суррогатная мать
Шрифт:
— Не нужно мне было сюда приходить… — Мартин Флетчер заплакал. — Это я виноват. Во всем виноват я. Не нужно мне было сюда приходить…
— Перестаньте, Мартин, все не так уже и плохо. Давайте поговорим об этом…
Она попробовала подойти к нему поближе.
Он отодвинулся к краю подоконника.
— Я сказал не походить!
Марина осталась на месте.
— У меня ничего не осталось. Теперь уже совсем ничего. Только тюрьма, со всякими извращенцами и педиками…
— Мартин…
— Скажите Джемме, скажите Джемме…
— Мартин, нет!
Но слова ее повисли в воздухе. Он прыгнул вниз.
— Через пять минут будет готово.
Слова Тони вернули Марину к реальности. Она пробормотала в ответ что-то невнятное и сделала еще глоток.
Вот так все и закончилось. Мартин Флетчер выбросился из окна, покончив с собой. А Фила рядом не оказалось, чтобы помочь ей. Чтобы спасти ее. Он пытался связаться с ней потом, когда узнал о случившемся. Но она не отвечала на его звонки. Правда, она знала, что он пытался звонить ей, но ее телефон был выключен. Он хотел сказать, что в лучшем случае задержится, а в худшем — не сможет сегодня прийти вообще. Произошло убийство, и его вызвали на место происшествия.
Но легче ей от этого не стало. И ничто не могло поправить ситуацию. Ей очень нужно было, чтобы он был рядом, а он не смог. И ничего с этим уже не поделаешь.
Она никак не могла отделаться от этого чувства. В ней говорила итальянская кровь, и от зова предков она никуда деться не могла. Если мужчина сказал, что придет, он должен прийти. Никаких вопросов, никаких отговорок. И если он этого не сделал, если подвел ее, то она имеет право обижаться на него.
Еще целую неделю она с криком вскакивала по ночам, видя перед собой лицо Мартина Флетчера и в ужасе просыпаясь. Каждый раз рядом с ней был Тони. Надежный, заслуживающий доверия Тони. Хороший человек, который был внимателен к ней, когда она в этом нуждалась.
Но она не могла больше появиться в университете. После того, что там произошло. Поэтому она уволилась и в дальнейшем решила работать самостоятельно.
А затем Марина выяснила, что беременна. Тони отнесся к этому хорошо. Он даже обрадовался. Она могла бы решить, что детская коляска у них в прихожей будет означать конец любой романтики, но, если уж на то пошло, Тони никогда не был особенно романтической натурой. Это также не означало конец его личной свободы, потому что он никогда никуда не уезжал.
Он всегда настаивал, чтобы она пила только безалкогольные напитки. Он даже завел разговор о том, чтобы переоборудовать кабинет наверху под комнату для ребенка, принялся предлагать разные цветовые решения и рисунки на стенах. Он дошел до того, что достал где-то каталог магазинов «Мазеркэр» и стал спрашивать ее мнение о детских колясках. Он явно получал удовольствие от ее беременности, и она очень жалела, что не может разделить его энтузиазм. В данной ситуации это только пугало ее, а иногда даже угнетало.
Она все-таки увиделась с
— Прошу тебя, Марина, пожалуйста…
Она не остановилась.
— Пожалуйста…
Она продолжала идти, словно не узнавая его. В конце концов он понял, что его слова не действуют и она не собирается хотя бы замедлить шаг. Он остановился и отпустил ее. Отпустил из своей жизни.
Марина завернула за угол и оказалась в пустынном уголке студенческого городка. Она прислонилась к шершавой бетонной стене и тут уже дала волю слезам.
Потом она вернулась домой. Тони смотрел по телевизору передачу «Время вопросов». Пройдя мимо него, она направилась к лестнице и, поднявшись наверх, легла спать. Так для нее закончился Фил.
Пока снова не позвонил Фенвик…
Она опять выглянула в окно.
— Я уже накрываю на стол! — крикнул из кухни Тони.
Марина отозвалась, что это было бы здорово. Она снова посмотрела на медленно текущую реку. Она думала о погибшей женщине, о ее ребенке. И о Филе. Она пыталась прогнать его из своих мыслей, но он не уходил. Его взгляд был устремлен прямо ей в глаза.
— Я успею еще принять душ? — спросила она.
— Ну, все уже готово… — Тони вошел в гостиную и взглянул на нее. Заметив, какой она выглядит уставшей и измученной, он улыбнулся. — Давай. Принимай свой душ. Ничего, я подогрею.
Марине с трудом удалось улыбнуться в ответ, и она пошла к лестнице на второй этаж.
Она старалась не обращать внимания на охватившие ее противоречивые чувства.
Рука ее все время лежала на животе.
Глава 31
Он с силой прижимал курицу к квадратному деревянному чурбаку. Глаза ее внимательно смотрели на него. Клюв был открыт, но она была слишком напугана, чтобы издать хотя бы звук. Она не могла позвать на помощь или поднять тревогу. Она просто лежала, и тяжелая рука — мозолистая, грубая, грязная — не давала ей пошевелиться.
Сверху чурбак был испещрен сеткой порезов от лезвия, его поверхность была в пятнах впитавшейся высохшей крови, которая проливалась на него долгие годы использования.
Курица посмотрела вверх, сделала еще одну, последнюю попытку вырваться и сдалась, беззвучно смирившись со своей судьбой. В холодном утреннем воздухе мелькнуло лезвие топора. Оно с глухим звуком врезалось в дерево, перерезав кости, перья, мясо и кожу. Кровь багровым фонтаном ударила вверх и в стороны. Голова курицы осталась лежать на чурбаке, тихо глядя вверх. Ее тело билось и дергалось, словно паяц на карнавале, удерживаемое рукой до тех пор, пока рывки и конвульсии не затихли.