Сушковы
Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
АРГЕНТИНА, 2017 г.
Дул сухой холодный резкий ветер. Медленно опускалась ночь на казавшийся пустым город Неукен. Зимнее июньское небо в рваных облаках было почти целиком окрашено закатным солнцем в ярко-оранжевый жизнерадостный цвет, что никак не сочеталось с некоторой угрюмостью городской окраины.
На безлюдной смотровой площадке Бока де Сапо – такой же пустынной, как и вся набережная реки Неукен, – медленно и одиноко прогуливалась молодая пара, по внешнему виду которой вполне можно было предположить, что это студенты находящегося неподалеку Национального университета Комауэ. И это предположение было отчасти верным: девушка, которую звали Глоу, в свои двадцать девять лет уже была докторанткой при медицинском факультете в университете Буэнос-Айреса.
Молодой же человек по имени Базиль являлся настоящим студентом как раз этого местного Университета Комауэ и рассчитывал закончить магистратуру аграрно-индустриального факультета через полгода. Да, звали его Базиль, но в семье
Беззаботная жизнь закончилась у Василия в самом начале нового академического учебного года в конце февраля. Тогда компания близких друзей студентов-однокурсников пригласила его поехать отметить это дело в Буэнос-Айрес. У одной из студенток в этой сборной команде, с которой Василий был плохо знаком, и которая была подругой его хорошего приятеля, сестра заканчивала докторантуру при университете Буэнос-Айреса, и она взяла на себя обязанность найти на ночь места в университетском городке. Эта сестра студентки из их группы и была Глоу. Когда Василий впервые увидел ее после веселого автобусного путешествия из Неукена до Буэнос-Айреса, он даже не обратил на нее внимания: черты лица у сестер были схожие, только Глоу показалась немного симпатичнее – и все. Страшное случилось потом, когда вдоволь нагулявшись по мегаполису, компания студентов случайно забрела на милонгу. Они там выпили кофе, подкрепились слегка пиццей, чуть отдохнули, наблюдая за танцующими парами. Кончился очередной трек и, почти без паузы, началось вступление к «I’ve seen that face before». Знакомая мелодия почему-то показалась Василию необыкновенно завораживающей, а когда Грейс Джонс начала петь «Странно, но я видела это лицо раньше…», его взгляд встретился с взглядом Глоу. Она, сидя на стуле, сделала легкий кивок, и – ему уже было деваться некуда – Василий подошел к ней и протянул руку…. Он никогда не считал себя знатоком в танго, хотя все говорили, что у него есть врожденный собственный необыкновенный стиль, несколько отстраненный что ли, если взять за основу классическое аргентинское танго. В ту сказочную ночь они всех завсегдатаев милонга очаровали своим выступлением: когда закончилась музыка, то оказалось, что они танцевали в конце одни, а остальные завороженно наблюдали за ними, оставив большую часть зала для них. Бурный шквал оваций заставил Василия с Глоу даже немного стушеваться.
– Это твоя заслуга, – сказала девушка, – но никак не моя. Где ты так научился танцевать танго в Неукене? Может, ты родился в Буэнос-Айресе?
– Если бы я родился здесь, то и танцевал бы как все, – рассмеялся Василий и вдруг осекся, словно его ударило молнией: взгляд Глоу, ничего не значащий для остальных в этот момент, пронзил его сердце.
Василий собирался весело поболтать с Глоу, но не мог вымолвить даже слова, словно на него наложил кто-то заклятие немоты. Он хотел рассказать про странного друга деда – то ли уголовника, то ли политического беженца из Уругвая, – который, скрываясь несколько лет от властей в начале нулевых годов, жил то на ферме у отца, то у самого деда, и который научил его внука азам капоэйры, а заодно и танго. У деда был небольшой виноградник в предгорье Анд, еще дальше на запад от хозяйства отца, и там же была начальная школа, организованная выходцами из России, и в которой он обучался вместе со своими сестрами. Этот приятель деда, не зная, куда деться от скуки, и предложил, как бы за счет оплаты за предоставленное убежище, себя в качестве тренера по капоэйре, а в перерывах – преподавателя танго. Партнершей во время танцев охотно соглашалась стать старшая из двоюродных сестер (у Василия кроме него в семье была еще младшая сестра, а у брата отца – две дочери) – так сам Василий стал воспринимать танго как некое продолжение капоэйры: некое расслабление после тяжелого труда. Отчего и образовался его такой холодный стиль в танце, если смотреть со стороны, но в то же время он, своими неуловимыми движениями тела, умел давать почувствовать партнерше, какой элемент будет в следующее мгновение, что было бесценно в танго. Все это хотел рассказать Глоу Василий, но не знал, с чего и как начать.
Так он, в оставшееся время до отъезда, и ходил
Василий полагал, что это временное влечение к незнакомой девушке пройдет, когда он вернется в Неукен, но оно только усилилось, перейдя в какое-то чувство одержимости и даже тяжёлого психического расстройства. Он стал иногда пропускать занятия; на лекциях сидел и ничего не понимал, что говорят преподаватели; стал замкнутым. Самое смешное было то, что Василий почти ничего не знал про Глоу. У него не было даже номера ее телефона. Он довольно плохо был знаком и с ее сестрой, поэтому просто так подойти и спросить у нее телефон Глоу, было, по крайней мере, неудобно. Пытаясь найти ее страницу в социальных сетях, он ничего не обнаружил, что было немного странно. Василий сам не понимал: почему он так усиленно скрывает свои чувства от всех, включая самого себя, и при этом страдает на абсолютно пустом месте? Пытаясь анализировать в минуты трезвости свое состояние, он никак не мог понять: мучается он от любви или же от ее отсутствия?
В середине мая, вконец измучившись и хватаясь, словно утопающий за соломинку, Василий решил написать обычное письмо Глоу. Он знал адрес, где она живет, и был даже удивлен, почему на такой простейший способ связаться с Глоу он не обращал внимания раньше. Конечно, письмо с признанием в любви было совершенным чудачеством, но разве влюбленные могут думать рационально? Василий потом, уже послав свое сочинение, пытался вспомнить, что же он там написал на четырех листах мелким почерком, но в памяти всплывали только туманные обрывки очертаний попыток объяснить свое болезненное состояние. И когда через две недели к нему неожиданно подошла сестра Глоу, Василий весь сжался от стыда и страха за свой нелепый проступок с этим злосчастным письмом. «Через неделю Глоу собирается поехать навестить папу, – сказала она беззаботно, но вглядываясь вопросительно ему в глаза, – и она почему-то хочет встретиться с тобой. Ты сможешь встретить ее в аэропорту?» – «Да, конечно!» – «Ну, тогда вот возьми, – сказала она и протянула сложенный вчетверо лист бумаги, – я здесь записала день, время и номер рейса: Глоу сказала, что иначе ты сможешь перепутать. Кстати, ты можешь мне объяснить, что все это значит, а?» – «Да ничего такого особенного», – отводя в сторону глаза, ответил Василий. Почему-то девушка пригрозила ему пальчиком и хитро улыбнулась: «Темнишь, Базиль».
После того как Василий встретил Глоу в аэропорту, они на железнодорожном экспрессе доехали до города, высадились рядом с мостом через реку Неукен и пешком дошли по набережной до парка Эсте. За все это время они перекинулись между собой только несколькими фразами. Василий понимал, что он должен начать объясняться, но никак не мог сообразить – с чего и как начать разговор после того незадачливого, по его мнению, письма. И черт его дернул так все нагородить!
– Итак, как ты считаешь, – медленно, наконец, нарушила сама молчание Глоу, – удался нам сегодняшний вечер? Не правда ли – нам безумно весело?
Василий остановился и, хотел было взять руку девушки в свою ладонь, но Глоу не позволила ему это сделать. Он совершенно растерялся, не зная, что предпринять дальше.
– Зачем это – не знаю даже, как сказать, – письмо, которое ты мне написал, Базиль? – продолжила Глоу. – Вы, русские, вечно на ровном месте выкапываете столько всякой всячины, что не знаешь, как это все рационально воспринимать? Ты, видимо, начитался «Евгения Онегина», да? Как можно влюбиться после одного вечера?..
– Ты очаровала меня после танго…
– Ерунда это, – перебила его Глоу. – Ты в своем сознании создал некий идеал и влюбился в него. Постепенно впал в подобие болезненного состояния, и началось твое безумие – это я тебе говорю как настоящий врач-психиатр. Но лично я никакого отношения к этому искусственно созданному тобой образу не имею, пойми меня правильно.
Василий хотел было возразить, но Глоу рукой закрыла ему рот:
– Базиль, ты лучше ничего не говори – ты и так столько написал в своем послании, что я не смогла даже дочитать его до конца. Ты можешь сердиться, но я изорвала письмо и выкинула. Почему это я сделала? А потому, что я не могла понять: что ты от меня хочешь? Дружить? Или предлагаешь влюбиться в тебя и впасть в такое же безумие? Выйти замуж за тебя? И это при том, что я тебя старше на пять лет… Но ты же сам не знаешь, что ты хочешь. Разве я не права?
– Ты само совершенство, Глоу, – жалобным тоном выдохнул Василий. – Какая же ты мудрая, а я непонятно что….
– В моих словах нет никакой мудрости, – сказала девушка и сама взяла Василия за руку. – Я тебе говорю ужасную банальность. Это твое состояние сумасбродного ребенка пройдет, и ты сам со смехом и, может, с легким стыдом будешь вспоминать этот июнь, когда станешь настоящим мужчиной. Ты уж извини за прямоту. А если серьезно, то у меня есть жених, и мы с ним даже помолвлены. Он второй помощник на сухогрузе и скоро станет старшим помощником на большом танкере; и как только я получу степень доктора медицины, к которой я шла очень долго, – мы поженимся… Мне сестра говорила, что ты из русской семьи, да? А то я назвала тебя русским…