Суси-нуар. Занимательное муракамиедение
Шрифт:
«Да не будь он Мураками, если тут не зарыта какая-то очередная собака», – подумал я, полез в Интернет и отыскал-таки эти слова. И не зря.
Трояк тебе, Симамото-тян, по английскому. «Он» ведь не «просто о Мексике поет». Твой «чёрный Синатра» поет о любви, которая давно умерла, но до сих пор терзает сердце:
South of the border,
Down Mexico way,
That's where I fell in love
When the stars above came out to play.
And now as I wander,
my thoughts ever stray
South of the border,
Down Mexico way.
Что приблизительно означает:
К югу от границы,
В далекой Мексике
Я однажды влюбился,
И звезды зажглись в мою честь;
И
А сердце все там же…
К югу от границы,
В далекой Мексике.
Дальше еще интереснее. По музыке-то вроде мажор, даже залихватский такой мотивчик. А по словам – не «эвергрин», а просто «bluezo Mexicano» какое-то. Герой песни встречает на фиесте «девушку в испанских кружевах», проводит с ней единственную ночь (because it was fiesta, and we were so gay [39] ) – и уезжает своей дорогой. А через много лет возвращается, но видит свою любовь в «белой вуали» (in a veil of white, т. е. либо в фате, либо в саване; в любом случае – лица не видно), молящейся перед свечой, – и церковные колокола сообщают ему, что он должен уйти и больше никогда сюда не возвращаться:
39
Ведь бурлила фиеста, и нам было так весело (англ.).
The mission bells told me – ding-dong! – that I must not stay,
Stay south of the border, down Mexico way.
Колокол спел мне – дин-дон! – чтоб я уходил
За границу, подальше от Мексики.
Всё, конец фильма. Ни тебе «солнца», ни «запада». Вторую половинку заглавия романа – «West of the Sun» – Мураками «привинтил» уже сам. С коварным писательским умыслом. Каким – читаем чуть ниже:
– К югу от границы, на запад от солнца, – проговорила Симамото.
– А на запад от солнца – там что?
– Есть места. Ты слыхал о такой болезни – сибирская горячка? Я когда-то о ней читала. Ей болеют в Сибири крестьяне. Представь: вот ты крестьянин, живешь один-одинешенек в этой дикой Сибири и каждый день на своем поле горбатишься. Вокруг – никого, насколько глаз хватает. Куда ни глянь, везде горизонт – на севере, на востоке, на юге, на западе. И больше ничего. Утром солнце на востоке взойдет – отправляешься в поле; подойдет к зениту – значит, перерыв, время обедать; сядет на западе – возвращаешься домой и спать ложишься… И приходит день, и что-то в тебе умирает.
– Умирает? Что ты имеешь в виду?
– Не знаю, – покачала головой Симамото. – Что-то такое… Каждый день ты видишь, как на востоке поднимается солнце, как проходит свой путь по небу и уходит на западе за горизонт, и что-то в тебе рвется. Умирает. Ты бросаешь плуг и тупо устремляешься на запад. На запад от солнца. Бредешь день за днем как одержимый – не ешь, не пьешь, пока не упадешь замертво. Это и есть сибирская горячка – hysteria siberiana.
– Но что там, к западу от солнца?
Симамото опять покачала головой.
– Я не знаю. Может, ничего. А может, и есть что-то. Во всяком случае – не то, что к югу от границы91.
Так как ты звался, гордый-Ворон-там-где-Ночь-царит-всегда?
Догадайся без труда.
Всего-то дела – перевести обе половинки заголовка романа в «общечеловеческую» символику. И назвать эти вещи их суровыми мексикано-сибирскими именами. Получаем:
«К югу от границы» + «На запад от солнца» =
За любовью, что сам же
сгубил, Бредёшь,
пока не свалишься замертво.
– Главное – называть все вещи своими именами… – пробормотал я рассеянно и повернул ключ зажигания.
– Чем-чем? – переспросила она, пристегивая ремень. Я посмотрел на нее и вздохнул.
– Слово такое японское, «ими-нами».
– Ими, но нами?
В ее голосе звякнула тревожная нотка.
– Ну… Если хочешь, можно и так.
– А! – осенило ее. – Именно нами!
Я одобрительно хмыкнул, и моя старенькая «субару» наконец тронулась с места.
Она дарит тебе обманку. Фантом. Вашу с ней любимую песню, которой не было. Ты уже большой мальчик и прекрасно знаешь, о чем эта песня. О том, чего делать нельзя.
Нормальный такой подарок от уважающего себя призрака.
Но ты, конечно, об этом не думаешь. Ты вообще ни о чем не думаешь, ты проскакиваешь на голубой и не останавливаешься на красный [40] , красное манит тебя, как быка, когда ты мчишь с этим призраком – всего, что ты искал двадцать лет, – по хайвэю сквозь непроглядный ночной ливень на свою дачу. Чтобы только отключиться от давно опустевшей реальности – и услышать все так же, как оно было четверть века назад. Ты все глубже проваливаешься в зрачок черной птицы по имени Никогда.
40
«Голубой» и «светло-зеленый» в японском выражаются одним словом (аой). Подробнее о светофорах см. ниже в тексте.
И когда этот Призрак затевает с тобою свой танец, тебе даже не приходит в голову, что начался древнейший ритуал, в котором ты – и жертва, и главное действующее лицо:
Она велит тебе снять одежду, ты раздеваешься и удивляешься, почему не разделась она.
Двадцать лет назад ты раздевал Идзуми, оставаясь одетым.
Ты желаешь ее, но она тянет время: «Не хочу торопиться. Я так долго этого ждала».
Она ждала этого двадцать лет. С тех пор, как она умоляла тебя не спешить, но ты не слушал.
Когда ты уже в ней, она выворачивает наизнанку «самый счастливый день» твоей юности, и твоя голова заполняется кошмарными видениями. Ты в ней, но она слишком далеко от тебя, в совершенно ином мире, где тебя нет.
Двадцать лет назад ты признавал, что бросишь ее, даже если она станет твоей, и все равно ее добивался.
Все когда-нибудь возвращается в свое начало. Туда, где черное опять будет белым, а красное – голубым. Вода с легким привкусом воздуха. Все, о чем ты мечтал. Она всасывает тебя, точно вакуум, с такой силой, что ты наконец понимаешь: все эти двадцать лет она хотела настичь тебя и прибрать к рукам навсегда.
Но лишь теперь ты полностью в ее власти.
Она зовет тебя за собой.
И ты обещаешь, что уйдешь вместе с нею.
– Выслушай меня, Хадзимэ, – наконец заговорила Симамото. – Внимательно выслушай, это очень важно. Я уже тебе как-то говорила: жизнь с серединки на половинку – не по мне. Ты можешь получить все или ничего… Я не буду являться по твоему зову, когда тебе захочется. Пойми. А если тебя это не устраивает и ты не хочешь, чтобы я опять ушла, бери меня всю целиком, со всем моим «наследством». Но тогда и ты нужен мне весь, целиком. Понимаешь, что это значит?
– Понимаю, – ответил я.
– И все-таки хочешь, чтоб мы были вместе?
– Это уже решено. Я постоянно об этом думал, пока тебя не было. И решил… Обратной дороги нет.
И еще раз, чуть ниже:
– Погоди, а жена как же? Дочки? Ведь ты их любишь, они тебе очень дороги…
– Конечно, люблю. Очень. И забочусь о них. Ты права. И все-таки чего-то не хватает… Откуда этот вечный голод и жажда, которые ни жена, ни дети утолить не способны? Это может только один человек в целом мире. Ты. Только с тобой я могу насытить свой голод. Теперь я понял, какой голод, какую жажду терпел все эти годы. И обратно мне хода нет.
И, наконец, в третий раз: