Суть острова. Книга 2 (Что может быть круче своей дороги?)

О'Санчес

– Ну… все вопросы решить думаешь?

– Нет. Поэтому и зову на обед. Ты, я и Яблонский, компашка тесная. Так что?

– Хорошо, папа.

– Приедешь?

– Да.

– Часам к пяти.

– Да, папа.

– Не опоздаешь?

– Нет. Не опоздаю.

– Пока.

Пока, пока… Хм… Как интересна жизнь, как

она падка на всякие выверты. Минутой бы позже – долго бы он мне названивал…

Совсем не просто перестраиваться с одного намерения на другое, даже если ты затеял самоуничтожение… С другой стороны, беда самоубийц в том, что они слишком несерьезно к себе относятся. Да, но только что, буквально секунду назад, я получил подтверждение, нет, опровержение моим мыслям, что, мол, я никому не нужен и рисунки мои… жизнь моя никому, кроме меня не нужны. Оказалось – нужен, обо мне думают, мне верят, в меня верят, на меня надеются. Странно… Форточки и окна вроде как закрыты плотно. На меня словно полевым весенним ветром подуло снаружи… Как странно ощутить себя частью чужого личного мира, который тебе не совсем чужой, даже ценной его частью… Только что не было в моей вселенной ни людей, ни сезонов, одна лишь вечность вокруг – пятое время года…

Вот что, возьму-ка я пистолет в белу ручку, да пихну-ка я его в ящик письменного стола, да задвину ящик на место… Ишь, как заерзал, не хочет он в деревянный ящик, мяса требует…

Туда, рядом, и револьвер поместится, я однажды промерял от безделья. Но револьвер мне и здесь пригодится. Да, пригодится, и сию же минуту. Патрон я вставил в барабан? Вставил. Труд затрачен. Кто-то хорошо сказал: грехи – это камни за пазухой у Царства небесного. Но я не верю ни в бога ни в черта, а страшусь, как выяснилось, не грехов, а немногого: всего лишь быть живым… страшился. Теперь же я вдруг наоборот: оробел умирать. О-о, подлое трусливое человечество, в лице своего мелкого жадного

представителя. У тебя есть шанс продолжать пить и дышать полной грудью, человечек… Есть такой шанс, есть… Как знать, быть может, Рик, ты не безнадежен и способен на то, для чего рожден. Да, способен жить не зря и творить, зачеркнуть старое и круто начать новое. Но и то плохое, что ты сделал самому себе и множеству других, отдельных от тебя людей, то мелкое и подлое – оно взывает, если не к расплате, то к очищению. Очистись, оставь за порогом прежнее бренное Я, выжги оттуда суету и перейди в другую бренность, столь же мимолетную перед вечным пределом, что и раньше, но – иную. Готов ли ты? Отведай же поцелуй судьбы, узнаешь, насколько он свеж и сладок. Вперед, Рик.

Я готов, я отведаю. Я стану другим. Я… не думаю, что я жил таким уж плохим человеком и надеюсь – ведь я все-таки нужен кому-то – надеюсь, что имею право побыть еще на этом свете… И сотворю то, для чего рожден, к чему призван… Если сотворю, если призван.

Я не боюсь мира, но боюсь, что он справедлив ко мне.

Шестнадцать целых и шесть в периоде после запятой процентов…

Если бы в барабане было одно свободное гнездышко, эти шестнадцать процентов надежды были бы такими маленькими, такими крохотными, такими безнадежными для сердца! Но вставлен только один патрон, и те же самые шестнадцать целых шесть в периоде – страха, – вдруг вырастают в грозных и неумолимых великанов, которые сейчас и немедленно покарают тебя за все дрянное, что есть в тебе и грязным следом жизни осталось за тобой. Возьми, приставь и нажми.

Да, я нажму, всего-то делов – барабан крутануть. Сейчас… сию минуту… сию секунду…

И заодно узнаю: обманул я отца, в недавнем разговоре с ним… Или правду сказал.

Конец