Суть острова
Шрифт:
Но Сигорд отказался понимать намеки в сторону снижения закупочных цен.
– Я предполагал, что нам с вами работать и работать. Но это чересчур большой риск для меня – все время страховать ваши риски. Мне поневоле придется искать страховочные варианты продаж.
– Вы нас пугаете?
– Да нет же. Мне очень бы хотелось продавать только через вас. Это недалеко, мы друг друга худо-бедно видели в деле, да и вообще…
– Ну так в чем тогда дело?
– Давайте так: вы берете две пары на реализацию…
– С удовольствием.
– И если две пары уходят в течение двух дней – берете вперед всю партию. Выкупаете. Все пятнадцать пар.
– По сотне за пару.
– По две сотни. И тогда можно будет подумать о расширении ассортимента.
– Обувь
– Да.
– Тогда как обычно: идите в отдел, оставляйте, оформляйте. Приходите послезавтра.
– Я приду послезавтра. Но – зачем?
– Не знаю. Для начала заберете деньги, если ваш товар уйдет так же быстро, как обычно, а там видно будет. У вас все, господин Сигорд? Извините, меня ждут другие дела.
– До встречи.
Сигорд пришел послезавтра и забрал свои четыреста талеров. Он уже и не рад был, что затеял наступление на магазинщиков – и так ведь хорошо! Плохо разве получать через день по четыреста талеров? Тысяча восемьсот как с куста, если считать с первыми, проданными с рук, а всей работы – донести ботинки и оформить две бумажки! Господина Виталле, несмотря на обещание, в тот день не было в магазине, а следующий день выпадал на воскресенье, на выходной, и Сигорду пришлось томиться до понедельника, выдумывая себе всяческие ужасы и в диалогах и непреодолимые трудности в условиях сделки.
Победили обе стороны. Принес он в два приема семнадцать пар, и после нудной полуторачасовой торговли в отделе закупок, придирок к царапинам и пятнам, продал все семнадцать, но по цене пятнадцати. Проще говоря, две пары ему забраковали, но он им их оставил, понимая, что пойдут они не на свалку, а на тот же прилавок.
– Вам наличными, или в банк?
– Наличными! Хотя… А что у вас за банк?
– «Первый Национальный».
– Надежный?
– Более чем.
– Тогда… давайте наличные и подскажите, где отделение, я тоже себе хочу открыть, а то боязно по улице с пачками-то ходить.
– Да уж! В этих ваших краях и за десятку зарежут. Район – ой-ой-ёй.
– Нет, днем нормально, но когда стемнеет…
– Так что вы хотите: слева через квартал «винегретный» район, сзади – «черный». Если бы не метро под самым боком, я бы сюда ни за что не ездила, посп… поспокойнее бы работу подыскала. Ой, икота… С другой стороны, этот наш филиал, магазин наш, из всех филиалов самую большую выручку дает. Панки, которые вот эти, грязные, с сосульками на голове, особенно любят наш магазин, панки нам большую кассу обеспечивают, а тут их много.
– Да, вы правы, каждому свое: на Президентском проспекте – Версаче, Лугоши да Гуччи, а у нас – другая мода, для винегретчиков. Такие времена пошли, раньше всего этого разнообразия в одеждах не знали. – Приемщица обрадована затрясла старинным шиньоном:
– И не говорите: кто во что горазд извращаются. Не разнообразия, а безобразия! Раньше бы такого на улицах не потерпели, а теперь… Это все из Англии нам насаждают: в лоб не захватить, так они исподволь, с молодежи начали, разлагают изнутри, а эти крашеные дурачки и рады стараться: всякую дрянь хватают, что им подсовывают и довольны! Вон, все смотрите, какой я! А ты еще сосунок, тебя родителя кормят-поят, ты абсолютно никакой, а туда же еще!
– Куда катимся… Да, сударыня Синтия, да, вы сто раз правы… Все, счастливо оставаться. Приятно было пообщаться. А до которого часу банк работает?
– С физическими лицами, вроде бы, до семнадцати ноль ноль.
– Спасибо, еще раз до свидания.
– Заходите, всегда рады.
Сигорд бы и не уходил из этого чудесного магазина, обернувшимся для него подлинным рогом изобилия, но… Что дальше-то в него нести? Он давеча хлестанулся насчет расширения ассортимента, но чем реальным подкрепить свои слова? Разве что роконы?
Но они, скорее, для рыбалки, потому как даже для панков резиновые костюмы и резиновые сапоги на подвязочках – очень уж экзотическая одежда. Рыбакам он попытается предложить, конечно, а этим что? Сколько он с военных срубил в общей сумме?
Тысяча восемьсот, да три тысячи, итого четыре тысячи восемьсот талеров! Да тысяча
Сигорд хвалил себя вслух, кивал в ответ, комментировал каждое свое движение на пути к спасительному чаепитию – и отпустило, еще до первого глотка полегчало. И еще кружечку для закрепления. Это ничего, что потом придется просыпаться в туалет бегать, трижды за ночь, как минимум, зато душевно… К урологу бы сходить – что там у него такое ноет? Дорого. А вот зубы… Сигорд вспомнил взгляды своих знакомых, не коллег по свалке, а нового розлива, благополучных членов общества, как они смотрели на его рот, негусто набитый кривыми и черными обломками… Да, грустно… Наверняка и запах есть. Сигорд вспомнил, как в прежней жизни читал какую-то книжку про какого-то подростка, по его примеру дохнул в ладонь, согнутую в ковшик и попытался оттуда вынюхать, сильно ли пахнут пищевые останки, затаившиеся в зубных развалинах. И раз, и другой, и пятый – ничего не понять, правильно пословица говорит: свое дерьмо не пахнет. А что такое пища – как не говно в юности?
– Что это?
– Образец. Сумка на ремне через плечо. Бывшая противогазная сумка.
Девушка из отдела закупок, по имени Лючия, пройдошистая и настырная девица, сменщица Синтии, но молодая и не такая стервозная в работе с клиентами вроде Сигорда, с сомнением шмыгала носом.
– Очень уж она такая…
– Какая?
– Вот если бы ремень был не брезентовый, а из никелированной цепочки…
– Да??? Ну и кто бы такую буржуазную дрянь носил бы?
– А эта холстина – не дрянь?