Суть времени. Том 1
Шрифт:
Так было до 2008 года. А потом о кризисе капитализма заговорил весь мир, кроме России. В России это все не звучит. Опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать «элемент № 3») коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым. Гнать любую диссидентскую «пургу» на советскую систему было разрешено — проклинать ее, ухмыляться по ее поводу. А вот искать внутри нее жемчужины, подвергать ее интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению было запрещено. И платить за нарушение этого запрета приходилось
Итак, занимаясь критикой капитализма, к «коммунистическому вчера» мы обратиться не можем. Как бы мы ни уважали свое прошлое, «в карете прошлого далеко не уедешь».
Тему капитализма надо переосмысливать.
Давайте для начала поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди большого масштаба — и на Западе, и во все мире. Как это делали корифеи — корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к Высшей партийной школе, ни к ЦК КПСС.
Я далеко не во всем согласен с Эрихом Фроммом — одним из людей такого масштаба. Мне есть в чем оппонировать ему. Могу указать на точки, где Фромм, по моему мнению, категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Но мне представляется крайне важной та оценка капитализма, которую дает Фромм. Фромм, а не советские начетчики из Высшей партийной школы.
Фромм говорит, что капитализм — это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорили и Гоббс, и Адам Смит. Давно говорилось о том, что если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи и каждая особь начнет воевать с другой, то якобы в целом человеческое сообщество вдруг начнет огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, — на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие, на его человеческую природу.
Фромм считает, что опора на такую природу, которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определенное устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят «иметь», «обладать», но не «быть».
Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Он смотрит в корень и бьет в самую больную точку: «Потребление — это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых индустриальных обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства: с одной стороны, оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства…»
Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что в одиночку (а ведь его сделали индивидуалистом!) он абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему в виде наркотика предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай все больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь свое «Я» скорлупою вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счету, ты несчастен.
Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, все эти беспрерывные шопинги нужны для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А показы по телевидению бандитов, каннибалов и т. п. нужны для того, чтобы разбудить страх. И тогда потребитель, который начнет беспокоиться еще больше, снова побежит потреблять. Фильмы ужасов, культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в шопинг. «Современные
Дальше он спрашивает: а к чему это приводит?
«Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции: одна из них — тенденция иметь — обладать (т. е. бегать по шопингам и грызться друг с другом. — С.К.), — в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе, в стремлении к самосохранению».
И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это звериная толща — все то до-человеческое, природное, что существует в человеке, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Самосохранение… грызня… джунгли… «война всех против всех»…
«Вторая тенденция — быть… жертвовать собой — обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодолении одиночества посредством единения с другими…
Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие».
Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, «война всех против всех»… Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.
«В заключение, — пишет Фромм, — можно сказать, что нет ничего удивительного в том, что стремление человека к самоотдаче и самопожертвованию проявляется столь часто и с такой силой, если учесть условия существования человеческого рода».
Человеческий род не может существовать без опоры на это. Он погибнет, если не будет существовать с опорой на это.
«Удивительно, — пишет Фромм, — скорее то, что эта потребность может с такой силой подавляться, что проявление эгоизма в индустриальном обществе (как и во многих других) становится правилом, а проявление солидарности — исключением. Вместе с тем, как это ни парадоксально, именно этот феномен вызван потребностью в единении. Общество, принципами которого является стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не захочет быть аутсайдером, а вернее отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, — это только их взаимный антагонизм».
А дальше Фромм идет до конца: «В католической теологии такое состояние существования в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви (а Фромм подробно объясняет, почему в подобном состоянии подлинной любви быть не может, и она подменяется сексом, и почему нужны все эти сексуальные революции. — С.К.), определяется, как „ад“».
Фромм ставит знак тождества между адом метафизическим и адом социальным. Ад — это состояние всеобщего разъединения, не преодолеваемого и в любви.