Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина
Шрифт:
— В рубке! На курсе?
— Двести десять градусов, Максимыч!
Сам вижу, компас передо мною в каюте, в углу. Для порядка спрашиваю, чтобы рулевой не рыскал по сторонам, не уклонялся.
— Средний ход! Выходи помалу, носом на волну. Держать чистый норд, там посмотрим.
— Понял, Максимыч: средний ход, держать чистый норд.
— Лево на борт!
Завалило “Альбатрос”… Все со стола, что не закреплено: “Три мушкетера”, карандаши, папки с бумагами… На кренометре — почти сорок!
— Максимыч! — заполошно
Черт, надо было самому выполнять маневр, понадеялся… Что там? Почему чиф в истерике?
Не помню, как влетел в рубку и к смотровому окну: мамочка! В кабельтове от нас гигантская “дура”, волна-убийца с десятиэтажный дом… А траулер на развороте, почти подставили борт…
— Внимание экипажа! Вблизи гигантская волна, всем быть “на товсь”. Особенное внимание — на камбузе!
Все, больше ничего не успею ни сказать, ни сделать… Откуда она, дуреха?! Видел чиф или спал? Видел — и подставил борт? Японский бог, только бы пронесло!
Нет, не тот случай, не пронесло. Волна подмяла корму — подставили-таки слип; ворвалось чудовище с длинным вывертом, треском. Рулевую вздыбило, занесло: фок-мачта, нос с брашпилем, крупно дрожа, запрокинулись в небо. О Боже, как тянутся секунды… зарыло, поволокло, палуба из-под нок Выдержат стекла, нет? Да Бог с ними, стеклами, выдержала бы корма!..
Удар! Дверь настежь, вырвало ее, что ли? Волна по рулевой рубке, двухметровая… мамочка! Двадцать лет по морям, такого не видывал!
Чифа вклинило в угол; я — за гирокомпасом, тоже заклиненный… Рулевой где?! Нету рулевого, вылетел под крен вместе с водою…
Прошлась по рубке волна слева направо и теперь под крен в разверзшийся проем — двери точно не было! — отступала разбойно в черный провал, крутя воронки.
— Чиф, на руль! — а ноги сами к левому борту, к проему.
— Максимыч, назад! — старпом у руля, вцепился в колонку…
Нет ни лееров, ни матроса: не пронесло! И поволокло, поволокло “Альбатрос” в сторону, будто испытывали на излом, но через мгновение — затяжное, в трепете и вибрациях выравнивание киля… Новый крен, уже в обратную сторону!
Что там делается внутри судна? Как люди? По трансляции из машинного отделения крик: “В рубке! Вода в машине, пробоина!” Ну вот и началось… Однако спокойно, спокойно.
— Внимание экипажа! Объявляется общесудовая тревога. Аварийным партиям — стоять по местам! Стармеху срочно в машину! Боцман, в рыбцех!
Сколько раз отрабатывали учебные тревоги! Сколько недовольных всегда: зачем? для чего? только время теряем! А вот затем. Чтобы в подобной ситуации знать, что делать!
— Чиф, на курсе?
— Не слушается руля, Максимыч…
Нос задран, туда-сюда; виляет направо-налево, словно высматривает что в небе.
— В машине! Доложить обстановку!
— Максимыч, воды выше колена… Главный шипит…
— Пробоину определили?
— Ничего
— Люди все целы?
— Да, кажись, все. Отсылаю вахту наверх: и механиков, и мотористов.
Боцман из рыбцеха прорвался по трансляции:
— В рубке! Вода выше пояса, не пройти! Корма осела, сплошная круть-верть…
— Без лирики, боцман, твое мнение?
— Сорвало корму, Максимыч, ежели мое мнение. Тонем! Надо подавать SOS, если без лирики.
Идиот! Но — прав ведь он, прав.
— В машине! Машина — рубке!
Молчание. Покинули все машинное отделение. И правильно.
— Алексеич, чиф… в радиорубку, живо! Организуй “спасение наших душ”, об исполнении доложить! А теперь обращение к экипажу:
— Внимание! Команде надеть спасательные жилеты. Покинуть жилые и служебные помещения. Всем наверх! К шлюпочным палубам. Спасательные плоты — за борт!
Чиф снова в рубке, не паникует, умница.
— Радист на месте, Максимыч, стучит.
— Хорошо, Алексеич… Давай на левый борт. Организуй плоты, высадку экипажа. Я займусь правым.
— Катера тоже майнать?
— Кой к черту… провозишься! Плоты за борт в первую очередь. Через десять минут будет поздно.
Вот он, мой правый борт; ах, как задрало! Но работать можно, быстрей, быстрей! Боцман, друг, хорошо, что ты здесь, помогай! Спокойно, моряки, без паники. Да не толпитесь, говорю, без паники: живы будем не помрем. А коли суждено, так мы же люди: без паники!
Ну с Богом! Первый плотик, пошел! Ослабь линь, столкнули дружно серебристую “куколку”. Булькнула, пошла в глубину; линь разматывается, тугой, хорошо идет… Ну? Вырвется плот из глубины? Сработают компрессоры? Не подкачают? О, конец света, что творится!
— Чего ждете? Что столпились? Второй, третий, четвертый плоты — за борт!
Идет, идет, голуба, желтеет из глубины… Вывернулось резиновое наше спасение, дугами кверху.
— Не все сразу — по одному!
Какое… Плюхнулся кто-то на дугу; молодец, как учили, быстрее вовнутрь, голуба… Второй! Третий! Ох, бедняга, поторопился, не повезло… О борт его! О борт головой! Ах ты, сердешный…
— Без паники, моряки, спокойно!
Второй плот вывернуло из глубины. Хорошо, и этот сработал.
— Да не лезьте все в один плот!
Однако… однако “Альбатрос” почти лежит на борту… Или почти стоит на корме? Все, это конец, ждать нечего… Пора подумать и о себе, Максимыч, пора!
Как это в романах? Капитан покидает судно последним или не покидает вовсе. Добраться бы до каюты, смогу? Не смыло бы, добраться, добраться! Трапы какие-то, все дыбом, опрокинуто, без поручней не пролезть… А швыряет, швыряет! Но зачем я в каюту? Так надо, так надо — и это все. Ага, последний трап и направо… Или налево? Нет, налево — это к маркони. Стучит радист, все стучит. Милый ты мой! Отработал свое, отслужил до последнего…