Суворов (1-е изд.)

Осипов Кирилл

С окончанием войны Суворов добился, наконец, разрешения покинуть пределы Польши. Уезжая, он написал Бибикову большое письмо:

«Следую судьбе моей, которая приближает меня к моему отечеству и выводит из страны, где я желал делать только добро, по крайней мере, всегда о том старался. Сердце мое не затруднялось в том и долг мой никогда не полагал тому преград… Безукоризненная добродетель моя весьма довольна одобрением, из’являемым моему поведению… Простодушная благодарность рождает во мне любовь к этому краю, где мне желают одного добра…»

Это письмо, из которого мы привели лишь некоторые цитаты, весьма характерно для Суворова

своим пуританством. Он всегда гордился — даже немного кичился — своей добродетелью, понимая под ней, вероятнее всего, свою подлинную бескорыстность и принципиальность. Он гордился тем, что, проходя с огнем и мечом по покоряемым им землям, никогда не прибегал к жестокостям, если не считал их вызванными военной необходимостью. Но в таком случае он не причислял их к жестокостям и не находил их противоречащими «добру».

Суворов настойчиво просил командировать его в южную армию, но вместо того ему пришлось отправиться в Финляндию, где создалось напряженное положение вследствие политических осложнений со Швецией. Зимою 1772 года он был в Петербурге, затем в продолжение нескольких месяцев инспектировал пограничные районы Финляндии. Раз’езжая по сумрачным лесам, он не переставал зорко следить за судьбою заключенного тогда с Турцией перемирия, предвидя, что здесь предстоят крупные военные столкновения.

Суворов рвался к ним подобно тому, как четыре года назад рвался в Польшу. Там он обманулся в своих надеждах: постоянная утомительная погоня за партизанами, мелочная опека Веймарна, незначительный масштаб операции — все это не удовлетво ряло его. Он надеялся, что в Турции найдет желанный простор. Он оставался все тем же Святогором, искавшим, как применить свою силу.

Первая война с Турцией

В мае 1772 года Порта предложила России временно приостановить военные действия. Начались мирные переговоры, в которых приняли участие представители Пруссии и Австрии. Обе стороны желали мира. Турки были потрясены выпавшими на их долю поражениями. России не дешево далась война на двух фронтах — турецком и польском — при необходимости одновременного прикрытия северных границ. Кроме того, правительство было обеспокоено вспыхнувшей в Москве эпидемией моровой язвы (чумы) и возникшими на этой почве волнениями. Наконец, — и это была одна из важнейших причин, — много сил отвлекала борьба с разраставшимися крестьянскими волнениями.

Однако почвы для соглашения с турками найти не удалось. Екатерина хотела ощутительно реализовать победы Румянцева и Орлова. «Если при мирном договоре не будет одержано — независимость татар, ни кораблеплавание на Черном море, то за верно сказать можно, что со всеми победами мы над турками не выиграли ни гроша», — писала она. Но как раз в вопросе о признании «независимости» крымских татар Турция не склонна была уступить. Дворянская Россия, в свою очередь, не намерена была отказаться от захватнических замыслов.

Весною 1773 года военные операции возобновились.

Некогда грозная Оттоманская империя находилась в состоянии глубокого упадка. Войска ее также не походили более на могучих завоевателей; они были скверно организованы и представляли скорее азиатское полчище, чем европейскую армию. Тем не менее, они оставались опасными противниками, что отлично доказали, незадолго перед тем разгромив австрийцев.

Тактика турецких войск была очень однообразна: они всегда нападали. Первый натиск их, совершавшийся плотными массами, обычно конницей,

отличался стремительностью и бешеным порывом. Но если он не приводил к успеху, турки сразу теряли настойчивость. Они отступали в укрепленные пункты и собирались там с силами для нового удара. Турецкие солдаты были храбры и выносливы; всадники в одиночном бою даже превосходили европейских кавалеристов. Пехота умела метко стрелять, артиллерия тоже была не плоха. Но отсутствие порядка и дисциплины обесценивало все эти качества.

Европейцы побеждали турок благодаря выдержке и лучшей организации. Они строили свои полки в огромные карре и окружали их рогатками, защищаясь таким образом от первого пылкого натиска конницы. Это была надежная оборонительная тактика, но она обрекала войска на пассивность. Фельдмаршал Миних первым предложил иной способ борьбы, а Румянцев развил его идею: неповоротливое колоссальное карре было заменено несколькими меньшими, применение стеснявших маневренность рогаток было ограничено. И все-таки война с турками оставалась своего рода уравнением со многими неизвестными. Иллюстрацией этого может послужить тот факт, что недавний герой Кагула и Ларги, Румянцев, просил заменить его на посту главнокомандующего: «…Ныне чувствую, ежели не от долговременных трудов, то от частых припадков, всю слабость и оскудение в силах и не могу иметь довольной доверенности к своим средствам и мероприятиям».

В это время приехал Суворов.

Швеция побряцала оружием, но не решилась открыть военные действия. Задерживать Суворова в Финляндии не было оснований, и ему без труда удалось добиться откомандирования в первую армию. Румянцев встретил его довольно сдержанно и дал назначение в дивизию графа И. П. Салтыкова (сына того Салтыкова, под чьим начальством Суворов служил в Семилетнюю войну). Любопытно, что в этой дивизии состоял уже на службе Потемкин.

Салтыков поручил новому генералу командовать левым флангом. Позиции проходили у Негоештского монастыря, противостоявшего расположенному на другом берегу Дуная городу Туртукаю. В распоряжение Суворова был передан сводный отряд, силою около 2300 человек.

Несомненно, что Суворову предшествовала уже молва. Его действия в Польше резко выделили его из ряда других генералов. Преувеличенные слухи об его странностях и оригинальностях поднимали интерес к нему. Была известна и популярность его среди солдат.

Но в условиях тогдашней русской армии популярный генерал был бельмом на глазу у правящей верхушки. Чем больше становилась его известность, тем настороженнее и враждебнее относились к нему верхи. Суворов знал это и на первых порах попытался, повидимому, избегнуть Сциллы и Харибды путем соблюдения двух правил: он особенно тщательно подготовлял все операции, чтобы обеспечить успех, и в то же время умело выдерживал облюбованную им роль «простака», чтобы умерить подозрительность и зависть командования.

Через несколько дней по приезде Суворова Румянцев предпринял серию усиленных рекогносцировок или, как их называли, поисков. Один из них был поручен новому командиру.

Несмотря на полученные подкрепления, силы Суворова были в несколько раз меньше, чем размещенный в Туртукае неприятельский отряд. В этих условиях форсирование Дуная было делом не легким. Между тем неудача способна была навеки погубить его репутацию: он не сомневался, что всякий неуспех будет раздут неимоверно. Оставалось положиться на стойкость солдат и офицеров и на свое искусство.