Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
– Мы едем к Груне репетировать «Нанину» Вольтера, – сказала она, протягивая руку Михаилу Илларионовичу. – Я играю Нанину, а Иван Степанович – графа.
– Ну что ж, это прекрасно! – ответил Кутузов, хотя понял, что все надежды на разговор сегодня пропали.
– Поедемте с нами! – предложила Груня.
– Миша никуда не поедет, – раздался сбоку голос Ильи Александровича Бибикова.
Старый генерал стоял на пороге своего кабинета, расположенного на первом этаже.
– Он останется со мной. Куда еще ехать? Вон какой ветер. Того и гляди наводнение
– Дедушка, если будет наводнение, то и Артиллерийские улицы зальет, – возразила, оборачиваясь к нему, Груня.
– Нет, Артиллерийские выше, чем ваша Конюшенная. К нам вода не достанет.
– Папенька, ежели случится наводнение, Миша меня спасет: приедет за мной на лодке. У них ведь на Фонтанке лодка есть. Правда, Миша, приедете? – спросила, кокетливо поглядывая, Катя.
– Приеду! – ответил, улыбаясь, Михаил Илларионович.
– Ну, адьё!
Катя помахала ручкой и выпорхнула на крыльцо.
За ней вышли Груня и Рибопьер.
Михаил Илларионович остался коротать вечер со стариком.
II
Молодой Кутузов просидел у Бибиковых за беседой до одиннадцати часов ночи. Илья Александрович, как всегда, рассказывал много интересного о Семилетней войне, об австрийском фельдмаршале Лаудоне.
Михаилу Илларионовичу, который знал Фридриха II и Лаудона, было смешно представить, как прусский король, увидав впервые генерала Лаудона, сухощавого человека с громадными черными бровями, сказал приближенным: «Физиономия этого господина мне не нравится». Король как будто предчувствовал, что этот скромный генерал будет способствовать страшному поражению пруссаков при Кунерсдорфе.
Когда Кутузов собрался уходить, Илья Александрович дал ему в провожатые лакея с фонарем: на улице была непроглядная темень. Ветер погасил те немногие фонари, что горели у некоторых домов. К ночи он не только не ослабел, но еще посвежел – рвал с необычной силой.
Где-то за Невой тревожно выли собаки.
«Видимо, придется в самом деле спасать Катю на лодке, – думал Михаил Илларионович, идучи следом за лакеем, несшим фонарь. – Не смыло бы нашу лодку на Фонтанке».
Ночь Михаил Илларионович спал тревожно. Он проснулся, чуть брезжил рассвет. С Петропавловской крепости били пушки.
Михаил Илларионович оделся – надел шинель и картуз вместо треуголки – и вышел из дому. У калитки стояли дворник, кучер, лакей и денщик молодого барина Иван, рязанский парень, никогда не видавший ничего подобного. Он, должно быть, ходил смотреть, как разливается Нева, и теперь делился впечатлениями и новостями.
– Вода уже пошла по верху невской каменной набережной. Сказывают, давеча сорвало с якоря корабль, он перемахнул через набережную и проплыл мимо Зимнего дворца… А любский, груженный яблоками, швырнуло в лес на Васильевский остров. А на Проспективной что делается! Не приведи Бог! Не улица, а река: шлюпки, боты плавают, – говорил он с увлечением.
– Гляди, и до нас скоро доберется, – опасливо косился лакей.
– Не дойдет,
– А нашу лодку на Фонтанке не сорвало с цепи, не унесло? – спросил, подходя к ним, Кутузов.
– Да я на ней только что ездил, – ответил Иван.
– Тогда поедем со мной. И еще кто-нибудь, – обернулся он к дворовым.
– Я поеду, – откликнулся кучер.
– Хорошо.
Михаил Илларионович быстро пошел по направлению к Фонтанке. Где-то в церкви не то звонили к ранней обедне, не то били в набат. Возбужденный Иван шел рядом с полковником и все продолжал рассказывать:
– А один дом, ваше высокоблагородие, снесло с Адмиралтейской на тую сторону Невы. А сколько крыш посрывало!..
У самой Фонтанки им пришлось шлепать по лужам: вода понемногу просачивалась все дальше. Лодку увидали издалека. Она чернела непривычно высоко – так вздулась Фонтанка, – и столб, к которому прикреплялась цепь, уже почти скрылся под водой. Кое-как отцепили лодку. Михаил Илларионович сел за руль, а денщик и кучер – на весла.
Полноводную Фонтанку пересекли быстро, а затем двинулись напрямик через пустыри и дворы домов: деревянные заборы нигде не уцелели.
Было странно видеть дома, окруженные водой. Волны захлестывали опустевшие лачуги бедняков. Из окон вторых этажей барских особняков испуганно смотрели невыспавшиеся господа и слуги.
Кутузов правил к березкам Невской Проспективной, которые маячили в бледном утреннем свете. Часть из них была сломана яростным ураганом. Справа мрачно шумел Летний сад, над которым носились, крича, вороны. Грести было трудно – ветер дул с прежней яростью.
Вот наконец лодка выплыла на Невскую Проспективную улицу. Денщик не соврал: по ней плавали доски, заборы, какие-то сарайчики. Как по реке, по грозным волнам сновали лодки и морские шлюпки, спасавшие бедноту, лишенную жилья, и ее скудный домашний скарб. Мимо Кутузова проплыл, покачиваясь, подмытый стог сена.
Сквозь порывы ветра доносились крики о помощи, мычание коров, плач детей, звон разбитого стекла. И вместе с тем где-то так обычно и спокойно пел петух.
Проехали мимо Гостиного двора. Из нескольких магазинов купеческие молодцы грузили на лодки товар.
Дальше слева показалась церковь Рождества Богородицы. Она словно возникала из воды, как град Китеж. Волны хлестали в ее запертую дверь.
Свернули направо, к Конюшенной.
А вот и дом, где живет с матерью красавица Аграфена Александровна Бибикова.
Вода плескалась у самых окон высокого первого этажа. Еще один дружный напор ветра, и она прольется внутрь.
В доме не спали. Слышалось, как из первого этажа спешно подымали мебель во второй.
Кутузов подвел лодку к одному из окон и хотел уже окликнуть Катю, но вдруг сверху услышал ее удивленно-радостный голос:
– Груня, смотри, Миша приехал! Вот верный рыцарь!
Михаил Илларионович поднял вверх голову. Из полураскрытого окна второго этажа на него смотрели вовсе не перепутанные Катя и Груня.