Суворов и Кутузов (сборник)
Шрифт:
Потом Саша получил в командование бригаду, с которой участвовал в польской кампании. Театр этот был опять-таки второстепенный, все лучшие генералы сражались на юге, с турками.
Саша вернулся из Польши генерал-майором, с орденами Александра Невского, Анны и Георгия 3-го класса, а главное, что всего было приятнее Василию Ивановичу, – императрица пожаловала Александру Суворову тысячу червонных.
Генерал-майорство и ордена Саша получил уже в сорокалетнем возрасте, в то время как другие, у которых, вероятно, было больше
Вот таким стоило служить в армии и дальше!
Василию Ивановичу было ясно: Саша, как всегда, только из упрямства делает все по-своему, никаких особенных талантов у него нет. Напрасно он тянул столько лет солдатскую лямку. Лучше бы обзавелся семьей и сидел бы дома, смотрел за поместьями.
Отец знал, что Саша очень самолюбив. Он с детства мечтал о славе: воображал себя то великим полководцем, то великим писателем.
Василий Иванович считал: из сына тогда не получилось писателя, теперь не выйдет полководца.
Да разве мало быть просто честным человеком? Разве мало заниматься своими поместьями, хозяйством? Ведь труд сельского хозяина так же почетен, как и работа воина.
Василий Иванович не терял надежды на то, что сын наконец послушается его и выйдет в отставку. Главным доводом его было слабое телосложение сына.
– Ты не вынесешь военной жизни, – постоянно твердил Саше отец.
Он не переставал убеждать Сашу всякий раз, как сын возвращался домой. И теперь Суворов ждал такого разговора.
«Не проговориться бы, что в Негоештах меня свалила с ног проклятая лихорадка!» – подумал Александр Васильевич. И тотчас же Суворову вспомнилось, как в июне, когда был задуман второй поиск на Туртукай, лихорадка так затрясла его, что он не мог ходить и от слабости чуть говорил.
Но все-таки Суворов сам руководил поиском и сам вел войска в бой, хотя два офицера поддерживали его под руки, а адъютант передавал его приказания, которые Суворов едва шептал. И все-таки и во второй раз турки были разбиты.
Суворов улыбнулся.
«Теперь о суворовской тактике знает вся армия, знает матушка императрица!»
…Суворов оглянулся – сани мчались уже по знакомой, родной Царицынской улице.
Вот уже и церковь Федора Студита. Та же красная кирпичная ограда, железная калитка и, кажется, все те же нищие на паперти. А за церковью третий дом – одноэтажный, каменный – их, суворовский.
Суворов издалека увидел: свет только в поварне да у батюшки, в угловой горнице. Старик проснулся, жалеет жечь свечу и сидит при лампадке.
Сани остановились
– Молодой барин! – услышал Суворов за собой.
Суворов бежал привычным путем через все нежилые, нетопленные комнаты большого дома. В них гулко отдавались шаги. Сквозь замерзшие окна лился голубой утренний свет. Скорее угадывая, чем различая в этой полутьме, Суворов увидел в зале изразцовую печь, ломберный стол, какие-то кадки на полу, холст на креслах.
«Должно быть, недавно приезжали из подмосковной с припасами».
Впереди распахнулась дверь. На пороге показалась знакомая фигура отца в халате и туфлях:
– Сынок! Сашенька!
Генерал-майор Суворов упал на колени, целуя небольшую сухую руку отца. Отец поднял, обнял его.
– Ступай, ступай ко мне, тут холодно! – говорил он, подталкивая сына в жарко натопленную горницу.
Суворов сбросил на руки дворового человека, который бежал следом за ним по всем комнатам, свой настывший плащ и шляпу и, потирая руки, заходил по горнице.
– Ну что, папенька, как живы-здоровы? Как Аня, как Манечка? – спросил Суворов о сестрах.
– Слава Богу, все здоровы. А ты, Сашенька, не озяб ли? Гляди, не простудился бы!
– Ничего. Мне не холодно было – я ведь в шубе ехал.
– У нас морозы стоят настоящие. Давеча из Рождествена привезли продукты – битую птицу. Так гуси и утки словно каменные. Хорошо продали птицу, – рассказывал сыну Василий Иванович, – да и грибов пуда четыре. Ты, может, отдохнешь, приляжешь? – сказал он, увидев, что сына не очень-то интересуют хозяйственные дела.
– Я, папенька, выспался в дороге, – покосился на пуховики отца Суворов.
Дворовый человек зажег свечу. Комната осветилась.
Шкаф с книгами. Стол, на нем тетради с записями прихода и расхода. Часы в деревянной подставке. Бронзовая чернильница. Все знакомое с детства.
– А ты что-то худоват нынче, Сашенька. Здоров ли? – спросил отец, пристально глядя на сына, ходившего из угла в угол.
– Здоров, слава Богу!
– Может, с дороги рюмку водки выпьешь? С морозу хорошо.
– Я, пожалуй, раньше умоюсь, – ответил Александр Васильевич. – Тебя как звать? – обернулся он к дворовому человеку, который стоял у двери, с любопытством разглядывая молодого барина-генерала.
Это был толстощекий парень с крупным носом.
– Прохор, – глухим басом ответил он.
– Экий у тебя голос – ровно у протодьякона, – заметил Суворов, оглядывая парня.
– Определил его в певчие, да толку мало: одно знает – водку хлестать. Хочу в Кончанское отправить, – сказал Василий Иванович.