Суворов и Потемкин

Лопатин Вячеслав Сергеевич

В разгар подготовки переправы главных сил Румянцев приказывает Суворову провести новый поиск на противника, скопившегося при Туртукае. Незадолго до этого Вейсман форсирует Дунай и разбивает двенадцатитысячный турецкий корпус, обеспечивая переправу главных сил. Суворов готовится ко второму поиску, но его настигает лихорадка. Он уезжает в Бухарест и там узнает о малодушии своих подчиненных. Видя значительные силы турок, они не решились высадиться на берег и повернули назад. Суворов потрясен: «Какой это позор. Все оробели, лица не те,— читаем мы в его письме Салтыкову от 9 июня.— Боже мой, когда подумаю, какая это подлость, жилы рвутца». 8 июня Вейсман оттеснил противника от Гуробал, и главный корпус армии, соединившись с корпусом Потемкина, начал переправу. Переправа прошла успешно, но Суворов, едва оправившись от лихорадки, решил восстановить боевую репутацию своего отряда. В ночь с 17 на 18 июня Суворов, поддерживаемый двумя офицерами, отдавая приказания слабым голосом, предпринял второй поиск на Туртукай и разгромил семитысячный турецкий отряд. В тот же день после тяжелых боев под Силистрией, во время которых Потемкин едва не попал в плен к туркам, Румянцев узнал о движении 20-тысячного корпуса Нуман-паши, шедшего к Силистрии

с намерением отрезать русскую армию от переправ. Военный совет, собранный главнокомандующим, принял решение отступить от Силистрии. Вейсману было приказано с 5000 прикрыть отход армии. 22 июня Вейсман наголову разгромил корпус Нуман-паши, но сам был смертельно ранен в конце сражения. 23-го Потемкин привел полки Вейсмана к армии. 24-го на Военном совете было принято решение уйти за Дунай. 30 июня в письме Салтыкову Суворов еще сомневается в гибели Вейсмана. Но известие подтверждается.

Румянцев доносит Екатерине о смерти боевого генерала, которого называли «Ахиллом армии». Замечательно, что много лет спустя, в разгар Итальянского похода Суворов, вспоминая о кампании 1773 г., отдал дань храброму и талантливому военачальнику: «Вейсмана не стало, я из Польши, один бью; всех везде бьют». А тогда, в начале июля 1773 г. Суворову пришлось пережить горестные минуты. «Гром ударил, мне сего не воображалось,— пишет он 9 июля Салтыкову.— Прошу иного... И Ваше Сиятельство может ли помочь? Мне бы только с честью отсюда вытти; всего основания не знаю. Больно... Будет ли по малой мере мне желаемое награждение? Не оставьте того, Милостивый Государь! Бегать за лаврами неровно, иногда и голову сломишь по Вейсманову, да еще хорошо, коли с честью и пользою». Впечатлительный Суворов, получив ордер Румянцева о назначении в корпус Потемкина, расценил это как знак неудовольствия главнокомандующего.

Пользуясь почти полной самостоятельностью у пассивного Салтыкова, Суворов боялся потерять ее, оказавшись под начальством деятельного Потемкина. Но 9 июля Румянцев изменил свое решение и вызвал Суворова в Главную квартиру, чтобы лично поставить ему задачу по обороне Гирсовского поста, единственного укрепленного пункта на правом берегу Дуная, оставшегося в руках русских» «Делами Вы себя довольно в том прославили, сколько побудительное усердие к пользе службы открывает Вам путь к успехам,— писал Румянцев в ордере Суворову от 4 августа.— На сие, как и на искусство Ваше, весьма мне известное, довольствуюсь я возложить сохранение и оборону сего нужного поста» [7] . Незадолго до этого Суворов получил радостное известие о том, что желаемое награждение состоялось: 30 июня он стал кавалером Св. Георгия 2-ой степени. Вскоре Суворову предоставился случай подтвердить свою боевую репутацию.

7

СД. Т. I. С- 67

3 сентября Гирсовский пост был атакован 4000 пехоты и 3000 конницы с артиллерией. Подпустив противника на близкую дистанцию, Суворов нанес внезапный контрудар. Противник был опрокинут. Энергичное преследование довершило разгром. Победа была достигнута малыми силами. Этот успех позволил Румянцеву предпринять в сентябре — начале ноября наступление за Дунай. Сковав значительные силы турок под Рущуком и Силистрией активными действиями корпусов Салтыкова и Потемкина, Румянцев двинул корпуса генерал-поручиков барона К. К. фон Унгерна и князя Ю.В. Долгорукова на правый берег Дуная в направлении на Карасу и Базарджик. Противник, не оказывая серьезного сопротивления, бежал. Суворов поддержавший это наступление со стороны Гирсова, не участвовал в походе в глубь Балкан. Возможно, Румянцев придержал слишком самостоятельного и стремительного подчиненного. К тому же Суворов имел чин генерал-майора и должен был уступить старшинству Унгерна и Долгорукова. В конце октября Суворов получает отпуск.

Наступление Унгерна и Долгорукова продолжается. Однако приказ Румянцева взять Шумлу остается невыполненным. Падение важного опорного пункта противника, в котором находилась ставка верховного везира, могло приблизить долгожданный мир. Но из-за несогласованности действий Унгерна и Долгорукова операция не получила завершения. Унгерн попытался самостоятельно захватить Варну, но был отбит и отошел. Оставшись один, Долгоруков повернул назад от Шумлы. И хотя силы наступающих были невелики (по 3000 человек в каждом корпусе), противник сам не имел сил для отпора. Война продолжалась.

В зимнее затишье Суворов прибыл в Москву, куда его звал престарелый родитель — генерал-аншеф В. И. Суворов, подыскавший сыну (которому шел уже сорок четвертый год) невесту. И по отцу и по матери (урожденной княжне Голицыной) Варвара Ивановна Прозоровская принадлежала к старинной московской знати. Знаменитый сподвижник Петра Великого князь М. М. Голицын, получивший после смерти Петра чин фельдмаршала и возглавивший Военную коллегию, приходился ей дедом. На сестре ее матери был женат фельдмаршал граф П. А. Румянцев, а фельдмаршал князь А. М. Голицын был ее родным дядей. Для обедневших Прозоровских Суворов был выгодной партией. Невеста вводила своего жениха в круги влиятельной родовитой знати. «Сиятельнейший Граф Милостивый Государь? — писал Суворов 23 декабря своему строгому начальнику.— Вчера я имел неожидаемое мною благополучие быть обрученным с княжною Варварою Ивановною Прозоровской) по воле Вышнего Бога!» И тут же следовала просьба разрешить задержаться долее дозволенного отпуска, с обещанием вернуться к армии сразу по окончании связанных с женитьбою хлопот. Венчание состоялось в Москве в январе 1774 г. Пока Суворов улаживал свои матримониальные дела, в судьбе его боевого соседа произошли важные и неожиданные перемены.

Грозный 1774 год

 Медаль в память заключения мира с Турцией для участников войны 1768-74 гг.

 Во второй половине декабря 1773 г. Потемкин,

продолжавший осаду Силистрии, получил письмо. Писала сама императрица:

«Господин Генерал-Поручик и Кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что Вам

некогда письмы читать. И хотя я по сию пору не знаю, предуспела ли Ваша бомбардирада, но, тем не менее, я уверена, что все то, чего Вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему Вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу Вы любите. Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то Вас прошу по пустому не даваться в опасность. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос, к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мыслей об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна.

Екатерина».

Чтобы понять тайный смысл этого письма, помеченного 4 декабря 1773 г., взглянем на состояние дел в империи, сложившееся к концу года.

Войну с Портой окончить не удалось. Еще во время мирных переговоров 1772 г. стало ясно, что не только противники России — Франция и Австрия, но и союзница Пруссия не были заинтересованы в скором окончании войны, истощавшей и Турцию и Россию. Конфедератская война, вконец расстроившая государственный механизм Польши, стоила России больших усилий и связывала руки. Опытный и коварный Фридрих Великий, которого Екатерина звала «старым Иродом», не забывал тяжелых поражений от русских войск в Семилетнюю войну, поражений, поставивших Пруссию на грань катастрофы. Он настойчиво внушал своей союзнице, что выход для России видится только в одном — в разделе Польши. Польский король Станислав Август, получивший престол благодаря решительной поддержке Екатерины (с которой его связывали в молодые годы больше, чем узы дружбы), после нашумевшей истории с его похищением конфедератами в самом центре Варшавы (едва не закончившейся его гибелью) целиком находился под влиянием своей могущественной покровительницы. Екатерина колебалась, но под давлением Пруссии и Австрии, в условиях затягивавшейся войны с Турцией пошла на соглашение о разделе Польши. Россия получала древние русские земли в Белоруссии, Австрия Галицию, Пруссия — часть коронных польских земель. Высвободившиеся в Польше войска предполагалось перебросить на северную границу, где осложнились отношения со Швецией, и на Дунай для скорейшего окончания войны с Турцией.

Но вместо Дуная полки пришлось перебрасывать в Поволжье и в Предуралье. Начавшееся в сентябре 1773 г. восстание яицких казаков быстро охватило обширный край. Донской казак станицы Зимовейской Емельян Пугачев стал седьмым самозванцем, принявшим на себя имя незадачливого Петра III. Но именно ему удалось разжечь пламя крестьянской воины, потрясшей основы государства. 9 ноября 1773 г. крупный отряд правительственных войск под командованием генерал-майора В. А. Кара, посланный на помощь осажденному Оренбургу, был окружен и разгромлен. Правительство осознало размеры надвинувшейся беды. 23 ноября генерал-аншеф А. И. Бибиков, один из самых способных и энергичных деятелей администрации, только что сдавший дела в Польше, получил предписание возглавить борьбу против внутреннего возмущения. «Бог весть, чем кончится,— писала императрица московскому главнокомандующему князю М. Н. Волконскому.— Может статься, что и сами еще разбегутся. Я зачинаю походить приключениями моего века на Петра Первого. Но что Бог ни даст, по примеру дедушкину унывать на станем» [8] . Несколько позже в письме новгородскому губернатору Я. Е. Сиверсу Екатерина более подробно описала состояние дел под Оренбургом: «Рейнсдорп (оренбургский губернатор.— В. Л.) вот уже целых два месяца осажден толпою разбойников, производящих страшные жестокости и опустошения. Два года назад у меня в сердце Империи была чума, теперь у меня на границах Казанского царства политическая чума, с которою справиться нелегко... Генерал Бибиков отправляется туда с войсками.., чтобы побороть этот ужас XVIII столетия, который не принесет России ни славы, ни чести, ни прибыли. Все же с Божиею помощию надеюсь, что мы возьмем верх, ибо на стороне этих каналий нет ни порядка, ни искусства. Это сброд голытьбы, имеющий во главе обманщика, столь же бесстыдного, как и невежественного. По всей вероятности это кончится виселицами. Какая перспектива, господин Губернатор, для меня, не любящей виселиц. Европа подумает, что мы вернулись к временам Ивана Васильевича» [9] .

8

Осм. век. Кн.1. С. 102—103.

9

РА. 1870. Стб. 1431 — 1432.

Такова была общая картина дел внутри империи и на ее границах. Непросто складывались отношения и в высших правительственных сферах. Екатерина, которой шел сорок пятый год, за десять лет царствования сумела значительно упрочить свои позиции, показала себя умной, расчетливой правительницей. Ее искусство пользоваться обстоятельствами и людьми, ее смелость и способность к риску, проявившиеся в дни государственного переворота 1762 г., позволили ей успешно лавировать между двумя самыми влиятельными придворными группировками — Орловыми и Паниными. Ведь Екатерина — бывшая немецкая принцесса Ангальт-Цербстская — захватив трон после свержения своего мужа, никаких прав на него не имела. В период несовершеннолетия наследника великого князя Павла Петровича она еще могла прикрывать свое правление ролью регентши. Но наследник достиг совершеннолетия, и вопрос о власти в условиях внутреннего кризиса встал во весь рост. Большое влияние на наследника имел его воспитатель граф Н. И. Панин, одно из первых лиц в государстве, бессменный руководитель внешней политики страны. Его брат — граф П. И. Панин занимал видное место в военной иерархии. Генерал-аншеф, прославившийся взятием турецкой крепости Бендеры в 1770 г., П. И. Панин из-за расхождений с вице-президентом Военной коллегии графом 3. Г. Чернышевым вышел в отставку и жил в Москве, собирая вокруг себя недовольных. Именно в панинских кругах созревал заговор, целью которого было возвести на престол Павла Петровича. Панины враждовали с Орловыми — главными исполнителями переворота 1762 г.