Суворов
Шрифт:
Суворов, наводя свои порядки в полку, первым делом четко расписал, как строятся разного состава караулы, где и в каких случаях должны находиться в строю офицеры, унтер-офицеры, капралы и барабанщики. Он подробно указал, как караулам маршировать, какими командами производить смену караулов, а также «каким образом поступать старшему на карауле офицеру, сержанту, капралу и ефрейтору» в различных случаях.
Случаи могли быть всякие. Караулы были для особ столь высоких, что устав и правила им были не писаны. При первом выставлении караула к знатной особе, писал Суворов, его начальник должен точно узнать
Как и сегодня, высокое начальство считало солдат своими рабами и употребляло как вздумается. «Бунт» Суворова против этой общераспространенной системы был необыкновенно для его вспыльчивого характера тихим. «Если рядовые, — писал он командирам, — в непристойные их должности работы употреблены будут, об этом той особе, у кого на карауле стоят, учтивым образом представлять и по возвращении з полк о том рапортовать».
Это была не просто покорность господствующей ситуации, а жизненная позиция, раскрытая полковником в главе «О воинском послушании». Желание высокой особы, пусть это будет царедворец или императорский фаворит, было для Суворова равносильно приказу, а дурной приказ он полагал меньшим злом, чем непослушание.
КАРАУЛЬНАЯ СЛУЖБА
«Вся твердость воинского правления, — гласит «Полковое учреждение», — основана на послушании, которое должно быть содержано свято. Того ради никакой подчиненный пред своим вышним на отдаваемой какой приказ да не дерзает не только спорить или прекословить, но и рассуждать (выделено мной. — Авт.), а особенно его порочить после в каком бы то ни было месте, но только повеленное неукоснительно исполнять».
Итак, «рассуждать» перед командиром Александр Васильевич запрещал. А как же всем известное своеволие Суворова и его хрестоматийная любовь к воинскому «рассуждению» всех чинов, начиная с рядовых солдат? Право на собственное мнение он признавал именно в рамках послушания. Противоречить приказу или обсуждать его запрещалось. Но мнение каждого подчиненного могло быть представлено начальству: «Иное есть представление, которое всюду в пристойное время, какого бы чину кто ни был, пред своим начальником к лучшему и кратко чинить похвально, однако и то чинить с великим рассмотрением, дабы не имело вида какого непослушания». Это первыми должны были иметь в виду караульные, представляющие воинскую часть перед начальством выше полкового.
Вестовые, расставленные на должном расстоянии от караула, должны были возгласом «к ружью!» предупредить часового у фронта и товарищей в караульне о приближении высокой особы. По возгласу часового «караул выходит и становится к ружью поспешно, однако без замешательства». На практике Суворов знал, что особа может «скоро проехать или из переулка выйти», так что всех ружейных приемов караул выполнить не успеет. Это было им учтено в совете «не торопиться и командовать
Александр Васильевич повелевал «караул содержать весьма строго… недреманно и осторожно, дабы из добрых солдат не сделать худых и за какую оплошность не подвергнуть себя… взысканию». От командиров требовалось, чтобы в любой момент, когда придется строить «фронт», солдаты были молодцеваты и подтянуты. Они должны были выглядеть как те игрушечные солдатики, которыми любили забавляться высокие особы по всей Европе: с белыми пудреными головками, косичками, бантиками, галстуками и прочей дребеденью, не имевшей для военного дела никакого смысла.
Бессмысленность украшательств, отнимавших у солдат много времени и мешавших на войне, была осознана позже. В 1760-х гг. Суворов полагал эту мишуру существенной частью солдатской службы. Чтобы солдат в любую погоду был готов выскочить из караульни и стать во фронт, полковник требовал от офицеров, сержантов, капралов и ефрейторов заботиться о его внешнем виде, особенно о прическе: «бело напудренных» буклях и косичке днем, пока охраняемая особа не пойдет спать, «не напудренных буклях» ночью. Букли и косы солдаты носили даже в деревне, в любую погоду.
Парик солдату (в отличие от знатных особ) был не положен. Вид парика должны были иметь собственные волосы, с приплетенной к ним на лентах косичкой на проволочной основе. Суворов делился своим опытом ношения форменной прически в главе «О убранстве и чистоте». Букли заботили Александра Васильевича в первую очередь, потому что были видны всегда и, в отличие от привязной косы, нуждались в постоянном уходе, — как и усы, положенные отборным солдатам-гренадерам. Во второй части главы, где полковник раскрывает содержимое солдатского подсумка и карманов, средства по уходу за прической названы сразу после необходимого для работы с ружьем.
Головные уборы: гренадерские шапки и колпаки, мушкетерские шляпы, — предписывалось носить с лихостью, набекрень, скошенными направо. Сшитая из плотного зеленого сукна на красной подкладке форма носилась слоями, в зависимости от времен года. Слои по погоде расстегивались (они были на крючках), и отворачивались (для крепления отворотов на форме были пуговицы). Летом с относительно легким нижним камзолом полагалось надевать и легкие белые штаны. А осенью и зимой, когда поверх камзола носили плотный кафтан, штаны полагались зимние — толстые красные. Зимний наряд при необходимости утеплялся длинной, до пят, епанчой: широким василькового цвета суконным плащом на крашеной полотняной подкладке.
По погоде солдаты носили и обувь: башмаки со шнурками и штиблетами или сапоги выше колена. Они утеплялись соломой или ватой. Сапог солдаты имели по одной паре, башмаков — по две. «В сухую погоду надевать штиблеты и башмаки, а сапоги в одну грязь, в походе же — как приказано будет», — предписывал Суворов. Как и башмаки, солдаты «сапоги переменяли с одной ноги на другую, чтоб они не сносились и в ходьбе ног не потерли». «Для чищенья обуви» в сумке каждого солдата всегда должны была иметься «щеточка и ступочка ваксы».