Суворов
Шрифт:
Второй пункт рескрипта толковал от монаршего лица злобную байку, что Александр Васильевич морит солдат на работах над укреплениями, не платя им, не одевая, держа в крайней нужде и изнуряя. Ему рекомендовалось заинтересовать солдат «посредством довольного и безобидного платежа по урокам и по дням», чтобы им хватало хотя бы на одежду и обувь, поощрять «мясной и винной порцией» и давать работу «соразмерно силам их».
Третий пункт толковал клевету о высокой смертности в полках Суворова. Ему рекомендовалось «призрение к больным и попечение об исцелении их» путем сохранения и хорошего снабжения, а не упразднения госпиталей. Четвертый пункт обязывал Суворова помесячно представлять в Военную коллегию рапорты по новой форме о числе и состоянии больных в полках и госпиталях. Пятый — аналогично рапортовать о
Суворов выделил в этом документе два принципиальных момента: фактический запрет обучать войска по его системе и упрек в небрежении их здоровьем. Последний было для него самым страшным. Доверенному секретарю Екатерины II П.И. Турчанинову он довольно резко написал, что знает о клевете, будто у него «мертвых солдат было по 2000». На самом деле, отвечал на клевету Александр Васильевич, «у меня в полку было правило — от 8 до 20 больных»; приближение к 20 означало расследование. «Умирало редко в год до полудюжины» (до 6 человек на две с лишним тысячи, учитывая, что в полку на работах доживало свой век много старых солдат). «На маневрах в Красном селе вошел и вышел скорым маршем без больных и мертвых, — вспоминал Суворов. — Тоже из Ладоги в Смоленск, не оставив на квартирах ни одного больного, в распутицу пропал (бежал) один, больных 6. В Кольберскую зимнюю кампанию (против Пруссии), без обозов, в Тверском у меня драгунском полку не было больного. От корпуса за Дунаем до Козлуджи три недели, больных отправлять назад было некого — и все живы. Пол Уральской степи вперед и назад — ни мертвых, ни больных. От Копыла с корпусом быстрым маршем за Кубань и Лабу — умер один. Хоть этим (показываю) вам мое человеколюбие!» В Крыму подрядчики давали Суворову 4000 руб. «на разведение больных» в госпиталях — «вышли мы оттуда на Днепр, не оставив там ни одного больного, не взяв у обывателей ни одной повозки». В Финляндии смертность была велика по вине прежних начальников — там умерло 400 человек, включая моряков, при смерти было 200, а Суворов оставил после себя 300 больных из 20 000 солдат (Д III. 179).
В том же письме Александр Васильевич написал, что от своей системы обучения не откажется: «Обучение нужно, лишь бы с толком и кратко; солдаты его любят… За плевелы же на меня протестовать буду!» В дружеском послании Д.И. Хвостову полководец сетовал, что обученные им войска, способные бить неприятелей, у него отбирают, а ему остается сражаться во главе необученных, как под Кинбурном. Под покровом благовидности императорского рескрипта, рассудил полководец в письме П.А. Зубову, «жало ядовитее явного злодеяния… Лет 40 назад вместо благовидности употреблялось сожаление — еще смешнее». Он не понимал, почему завистники суетятся, ведь по списочному старшинству среди генерал-аншефов он «10-й, хотя в службе старше всех» (Д III. 180 и приложение).
Оправившись от оскорблений в работе, Суворов продолжил по-своему тренировать войска и сокращать численность больных в госпиталях, где смертность на юге и так была невысока, и контролировал заболеваемость в полках и санитарное состояние, вплоть до приказов о просушке казарм{136}. Случаи высокой смертности строго расследовались с участием квалифицированных медиков, и положение энергично исправлялось. «Мне солдат дороже себя, — писал Суворов, — …пролитое полно не бывает, возьмите только меры к предохранению от зла»{137}.
Госпиталя процветали, смертность сокращалась, однако по Петербургу все равно ходили слухи, что командующий в Новороссии «упразднил госпиталя». В ответ Суворов представил статистику смертности по Полоцкому пехотному полку, здоровьем солдат которого сам был глубоко озабочен: в 1787 г. в полку умерло 424 солдата, в 1788–732, в 1789–315 («да не показанных до 200 человек»), в 1780–560, в 1791–472. При прибытии Суворова в 1793 г. в полку умерло 245 человек (из них 136 — вскоре после прибытия командующего), в 1793 г. — 180. Эту цифру он считал безобразной и расследование причин вел строжайшее, но отличие его заботы о солдатах от прошлого
86
Причины болезней были выявлены, положение в полку исправлено (Д III. 260). 16 июля 1793 г. Суворов объявил благодарность отличившимся в борьбе за улучшение здоровья солдат: Д III. 257.
Разница между подходом Суворова и Военной коллегии к здоровью солдат была принципиальной. Генералы в Петербурге считали правильным спихнуть все вопросы солдатского здоровья на медиков: получают жалование — вот пусть и лечат в госпиталях. Для Суворова главное — чтобы солдаты вообще не болели; причины их болезней следует искать и искоренять на местах службы.
После победы над высокой заболеваемостью в Полоцком пехотном полку штаб-лекарь Ефим Белопольский по приказу Суворова составил обязательные для исполнения «Правила медицинским чинам» (Д III. 257. Приложение). Главное, совершенно правильное требование состояло в том, чтобы «причины умножающихся болезней видеть непременно, а изыскивать их не в лазаретах между больными, но между здоровыми в полках, батальонах, ротах, капральствах и разных отдельных командах, исследовав их пищу, питье, строение казарм и землянок, время их построения, пространство и тесноту, чистоту, поварную посуду, все содержание, разные изнурения». Определив причины болезни, следовало доложить об этом командиру, а при неисправлении — самому Суворову.
Врачи должны следить, чтобы в каждой солдатской артели были домашние лекарственные средства, в основном растительные. Больных, обращающихся в лазарет, следует тщательно осматривать и испытывать (предложенными в инструкции способами, «не употребляя для этого старых мучительных способов»). Ленивцев, симулянтов и больных в легкой стадии следует возвращать (не ослабляя ежедневный контроль) в команды, «ибо малая болезнь от обленения в лазарете превращается в ужасную и иногда самую смертоносную».
Воду, даже хорошую, разрешать солдатам пить только после отстоя по апробированному методу, и то только в походе, для размягчения сухарей. «В другое же время нужен хороший квас во всех артелях и в лазарете». Большое внимание штаб-лекарь уделил свежести пищи, правильности ее приготовления и профилактике таких болезней, как цинга (в т.ч. с помощью кислой капусты, хрена и лимонов). Для оздоровления Белопольский предписал, между прочим, и купания в морской воде, которые ввел в моду сам Суворов. Из других методов, используемых до сих пор, интересны консультации военных врачей и учет при назначении лечения причин болезни, ее степени, телосложения и возраста больного.
К этому Суворов добавил свой приказ о срочной медицинской подготовке хороших ротных фельдшеров с помощниками для оказания солдатам «скорой и весьма легкой помощи», невозможной, как правило, вследствие отдаленности врачей. К рекомендациям штаб-лекаря Белопольского по профилактике болезней он прибавил требование в жару отдыхать в тени, ночью укрываться в палатках и в холодную погоду не допускать в них сквозняков. Очень важны были его указания обязательно соблюдать перерыв между утренними и вечерними работами, учитывать при планировании работ составленную им таблицу средних месячных температур и в малейшую жару работ не вести (это было «наистрожайше воспрещено»), в крайнем случае, сдвигая начало работ на часы перед рассветом и ночные (Д III. 278).
Побеждая болезни и клевету, Суворов одновременно вел дальнюю разведку{139}, энергично обмундировывал и снабжал войска{140}, формировал греческие и арнаутские подразделения (Д III. 208, 216), урезонивал пограничных казаков и арнаутов (Д III. 211), строил силами войск полевые укрепления (Д III. 213), ремонтировал военные здания (Д III. 218), строго (вплоть до военного суда) следил за качеством продовольствия, отпускаемого в полки{141}, исправлял статистику побегов{142} и т.д.