Суворов

Богданов Андрей Петрович

Носить фельдмаршальский мундир старику запрещено^{154}. На большие праздники ходит он в храм молиться в мундире со споротым золотым шитьем. Но при орденах! И на клиросе поет — басом! Во все глаза смотрят деревенские мальчишки: сверкает их барин каменьем драгоценным, как солнышко… А ведь не похож на грозного полководца, да и живет не по-барски. Встает за два часа до рассвета, обливается холодной водой, целый день трудится. Владения обустраивает, деревенских судит-мирит, читает, пишет. Отдыхает с крестьянами на завалинке, слушает сельские новости, а то с детишками играет.

Чудно деревенским:

чем такой добрый барин самого царя допек? А допек, видать, знатно: сослан — раз, вокруг села пристав из Петербурга шныряет — два, в гости к соседям не пускают — три. Кто приедет в Кончанское — тотчас хватают и куда-то волокут!

В одиночестве живет Суворов, только ординарец Прохор при нем. Боевых офицеров, что демонстративно вышли в отставку с фельдмаршалом, император в крепость упек. С любимой дочерью Наташей и внучонком Александром едва дали время проститься. Сына Аркадия старик уже благословил послужить Отечеству. Отставных солдат-ветеранов отпустил от греха. Один против императора стоит — ив победе своей уверен. Ведь не раз уже бывал в опале: «Не разумея изгибов лести и искательств… часто негоден».

Суворов живет спокойно, зато в Петербурге император Павел места себе не находит. Все перечитывает отчеты надзирателей за Суворовым да письма его перехваченные, выдумывает разные досаждения… Где там! Суворов ничего на земле не боится — ему за державу обидно. Как начал Павел I русскую армию на прусский лад ломать — так и нашла коса на камень. Говорят, император изволил выразиться, что «солдат есть механизм, артикулом предусмотренный», как в прусской армии.

«Русские прусских всегда бивали, чего ж тут перенять?!» — сказал Суворов. Император велел переодеть суворовских «чудо-богатырей» в кургузую немецкую форму с кукольными париками и прочей «дрянью». А давно ли — да и с каким боем — Потемкин и Суворов заставили русскую армию от всей этой мишуры отказаться, сделав ставку на удобство униформы и ее полезность для здоровья солдат. «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец — природный русак!» — отказался фельдмаршал переделывать екатерининских орлов в прусских куриц.

Идея Павла I навести в армии порядок, установить строгие правила и субординацию была не плоха. В армии творилось множество безобразий, гвардия вообще перестала быть армией, пустившись в полнейшее своеволие. Плохо было то, что император исходил в благих намерениях из дурных посылок и оснований, опыт его не соответствовал достижениям русской армии, советники были из рук вон плохи. А характер Павел имел чрезвычайно крутой, не склонный к компромиссам. Суворов еще при жизни императрицы охарактеризовал его в рифму: «Prince adorable, despote implacable» — «Принц восхитительный, деспот неумолимый»^{155}.

Устав гатчинских войск, которыми при жизни матери играл Павел I, был подражанием прусскому. Руководством в обучении служил «Опыт воинского искусства» — плохой перевод «Тактики или дисциплины по новым прусским правилам», изданной в Пруссии еще в 1760 г. «Этот опыт найден в углу развалин древнего замка, на пергаменте, изъеденном мышами, — отозвался Суворов о книжке, в которую Павел I верил, как в Святое Писание, — свидетельствован Штенвером, Линдером (прусскими советниками Павла. — Авт.) и переведен на немо-российский язык» (Д III. 595). Как многозначно сказано!

Возражать помазаннику Божьему,

осмеивать его, — как же это стало возможным для Суворова, искренне любившего монархию? Но иначе он не мог. Больше некому было постоять за честь армии.

6 ноября 1796 г., когда Александр Васильевич, после недолгого пребывания в Петербурге, вновь командовал войсками в Новороссии, скончалась Екатерина Великая, и новый император вступил на престол. При чтении письма об этом из Петербурга Румянцева хватил удар, от которого фельдмаршал уже не оправился. «Ваше сиятельство потеряли отца, а отечество — героя, — написал Суворов сыну своего учителя. — Я же, равно вам, в нем отца теряю»^{156}. В армии осталась одна живая легенда — Суворов.

В середине ноября он перебрался из своей ставки в Тульчине в село Тимановку, но продолжал учить войска в поле и на специально построенных укреплениях так, будто поход на разбиение французов был делом решенным. Императрица договорилась удалить революционную заразу с тела Европы совместно с Австрией и Англией. Кандидатура Суворова на пост командующего 60-тысячной русской армией была утверждена; роспись его полков составлена. Но… Павел I отказался от этого союза, и приготовления Александра Васильевича остались втуне.

Уже 29 ноября Военная коллегия предписала немедля ввести в действие спешно изданные ею уставы «о полевой пехотной службе» и «полевой кавалерийской службе». Распорядился об этом Николай Иванович Салтыков, воспитатель Павла I, которого новый монарх мгновенно произвел в фельдмаршалы (мы помним, как нелегко достался этот чин Суворову!) и назначил президентом Военной коллегии. Уставы, родившиеся из прилежного чтения старых немецких книг и практики гатчинских вахтпарадов, возмутили Суворова до глубины души.

Они были переполнены глупостями. Например, у унтер-офицеров отняли ружья: теперь они должны были красиво салютовать алебардами. В полку стало на 100 штыков меньше — а ведь у Суворова и офицеры шли в атаку с ружьями. Уставы не оставляли места для инициативы. Их составители старались регламентировать все, что способно было изобрести прусское воображение. Одна глава была посвящена тому, как генералам обедать в поле. Суворову как фельдмаршалу непременно полагалось «иметь стол на 10 кувертов (столовых наборов на человека. — Авт.) без десерта, да другой для офицеров на 6 кувертов». Другая глава предписывала, как начальствующим лицам передвигаться в походе. Суворова обязывали иметь «карету цугом, две фуры, четыре повозки; число же верховых и вьючных лошадей не ограничивается», — гласил пехотный устав. Судя по нему, Александр Васильевич всю его жизнь ходил в походы как младший офицер: «субалтерн-офицерам не иметь повозок, но по вьючной и верховой лошади»^{157}.

Благоглупости начальства сами по себе никогда не страшили армию. Она всегда умела обращать их в свою пользу или спускать на тормозах. Но уставы били по главным достижениям Суворова, сделавшим его солдата непобедимым. Они уничтожали гибкость командования применительно к обстановке. Их составители предписывали только линейное построение в три шеренги, не ведая ни о каре, ни о колоннах, ни о рассыпном строе егерей. Устав был ориентирован лишь на стрельбу, без действия штыком. Причем стрельбу не только «наступательную», но и… «отступную».