Суворовец Соболев, встать в строй!
Шрифт:
— А теперь пойдёмте на «Зелёнку», — опять проявил инициативу Борька.
«Зелёнкой» оказался парк «Зелёный остров». Они ходили по аллеям, фотографировались вместе с друзьями сержанта, которые за всё время их пути с сержантом ни разу не обмолвились. А Толя всё время напоминал, как хорошо в увольнении.
Наконец сержант сказал:
— Пора возвращаться, а то на обед не успеем.
Возле училища сфотографировались в последний раз, и друзья сержанта, пожав всем руки, пошли обратно. А Борька опять прокомментировал:
— Видишь, как
Сержант посмотрел на фотоаппарат и сказал, что плёнка кончилась. А потом спросил:
— Кто-нибудь этих гражданских знает?
Все пожали плечами.
— А что же они за нами шлялись? Только кадры все перепортили своими одинаковыми усатыми рожами и клетчатыми рубашками. Вот охламоны!
— Вот видишь, — сказал Борька, — где бы ты таких одинаковых охламонов увидел, только в увольнении…
В казарме на тумбочке дневального лежало два письма Саньке, а под ними – одно для Витьки. Видно, одно письмо где-то задержалось. Он хотел Витькино письмо положить на тумбочку, но потом сложил его пополам и сунул в карман, чтобы сразу отдать.
Витька приехал до ужина, и Санька сразу вручил ему весточку из дома. Витька в ответ протянул пакет:
— Это тебе. Здесь пирог и пряники.
— Ну как у Вовки?
— Да так, нормально. Но, знаешь, я без тебя скучал.
— А я в увольнении был.
— Ну и как?
— Да с двумя одинаковыми усатыми охламонами познакомился. А так ничего особенного.
— Я же говорил, — сказал Витька, — что там в городе делать нечего. С танками возиться куда лучше.
— Да, — согласился Санька, — в танке с тобой намного лучше, это не в увольнение ходить!
Наглядное пособие
Иной месяц проходит пусто, и ты даже не замечаешь, как проскользнуло время, хотя дни наполнены с утра до вечера: то строевые занятия, то спортивные соревнования, то контрольные, готовясь к ним, решаешь десятки задач; то диктант, от волнения в котором наделаешь кучу ошибок и потом гадаешь — что тебе выставят в журнал двойку или тройку с минусом? А оглянешься, задумаешься, что же произошло за это время? Позади всё чисто, гладко, без шероховатостей, на которых могла бы задержаться твоя память. Почему?
Вскоре выпал снег. Суворовцы перешли на зимнюю форму одежды. В бане старшина Горунов выдал вместо синих трусов и голубых маек белые, гладкие и от новизны прозрачные кальсоны и рубашки. Ботинки заменили яловыми сапогами, а вместо носков выдали портянки, которые при намотке топорщились и не хотели лезть в голенище.
— Так-то оно теплее, — улыбался старшина.
Кроме всего прочего по зимней форме полагалось надевать шинели, у которых пуговицы с трудом проталкивались в петли, и, конечно же, шапки-ушанки с пересекающимися красными лентами под ушами. Они-то и ставили крест на всём легком летнем и предлагали
Но самым громоздким были яловые сапоги. Они колодками висели на ногах, неумело скрученные портянки в них сбивались, и в первый же день у Саньки на правой ноге появилась мозоль. Старшина вечером этого же дня перед сном пристально осматривал ноги суворовцев. И если находил сапоговые ранения, то строго выговаривал:
— Так и не научились портянки закручивать…
Потом на глаз отрезал кусок пластыря.
— Завтра после завтрака будем тренироваться. Какой он воин-то, коль портянки закручивать не выучился. Считай, отстал, пропал… Затеряешься в бою.
В последние две недели наводили марафет в казарме и на территории – ждали приезда командующего округом. Полы казармы вымыли, замазали малиновой краской, покрыли жирной мастикой и уже затем натёрли чёрными суконками от старых суворовских шинелей.
Месяц Витька продолжал ходить в клуб. Танцы захватили его, и из своей последней поездки на конкурс он привёз макет пограничного столба с надписью: «Лучшему исполнителю».
Волосы его чуть подросли, и Витьку перестали гладить против шерсти. Но однажды он прибежал красный и взволнованный.
— Санька, Санька, где ты? Ну, куда ты делся!?
— Что с тобой? – Санька вышел из спальни на встревоженный крик.
— Она, Санька, в него… как кошка… Я видел… Я теперь понимаю, почему она на танцевальный… Она из-за него…
— Кто, что, зачем?.. Что, взбесился?..
— Да она в Евгения Эдуардовича втрескалась!
— Танечка? – спросил Санька, хотя догадывался, о ком речь.
— Какая? Ты что, дурак?.. Лидка! Она на него так смотрела…
— Ну и что, подумаешь, смотрела.
— Целое занятие! Что мне теперь делать?
— Пойти и сказать, чтоб перестала, а то ты не женишься на ней после училища.
Витька обиделся.
— Я с тобой серьёзно, а ты… да ладно, — махнул он рукой. – Евгений Эдикович к этому времени постареет, облысеет, а может, у него зубы выпадут или нога отнимется, тогда она поймёт, кто ей нужен, — успокоился Витька, но тут же продолжил: — Ты слышал, Воробей больше не качается. Ему кто-то объяснил, что мышцы нужно не накачивать, а растягивать. Вот он теперь с утра до вечера и тянется. Корягой не хочет быть. Говорят, что теперь уже в продольный шпагат садится. Наверно, скоро его надо ждать: придёт своё умение показывать.
— А ты откуда знаешь?
Толя Декабрёв снова у него в роте торчит.
Витькины слова оказались пророческими…
Командующий округом должен был посетить училище в воскресенье. Полы в казарме блестели от утреннего катания на суконках, сияли вымытыми партами прибранные классы, учебники в шкафах выстроились стопочками.
В спальне полоски одеял и дужки кроватей ровнялись по ниточке, матрасы были защиплены в кирпичики. Всё было готово к встрече командующего, но раньше его убранную и надраенную казарму посетил не менее значительный гость.