Суюнчи
Шрифт:
— Абдулла, там дед Халмат тебя зовет. — Под деревом стоял маленький Нурилла.
Абдулла слез с дерева, вышел на улицу.
— Салям-алейкум! — поздоровался он со стариком Халматом.
— Где бабушка? — кивнув, спросил тот.
— Заболела, в больницу отправили.
— Обидели, наверно, — сказал дед Халмат.
— Да никто не хотел ее обидеть. Она сама виновата. Во все вмешивается, надо не надо — всех ругает, отчитывает. Мы-то ладно, свои, привыкшие. Сегодня ругает, завтра забудет.
— Так, так. — Халмат закружил вокруг Абдуллы, помахивая палкой. — Давай, давай, продолжай!
— А что продолжать? Просто мне ее жаль. Люди смеются над ней, стыдно.
— А я тебе сейчас вот этой палкой, молокосос! — замахнулся Халмат.
— За что?
— Видите ли, ему стыдно, люди смеются! А эти люди знают, что в тридцатом году ее мужа — первого нашего председателя — враги топором зарубили? Знают, что она, несмотря на свою молодость, возглавила колхоз, отбирала хлеб у богатых и спасла жителей деревни от голода? За ней охотились, в нее стреляли. Это они знают? Семь лет председательствовала! Потом нашлись сволочи, оклеветали ее. Но она вернулась.
Чужим не дает покоя! Кто чужой? Нет для нее в этой деревне чужого! Ты покажи мне, кто смеется над ней, покажи, если любишь ее!
— Что вы? — пробормотал Абдулла. — ' Они же не виноваты, что обо всем этом не знают.
— Нет, виноваты, — сказал Халмат, — очень виноваты!
Больничный двор. Внуки окружили Анзират, каждый старается проявить свою любовь и уважение к бабушке: придвигают стул, усаживают, цветы подносят, поправляют волосы под платком.
— Что это с вами произошло? — удивлялась старуха. — Что-то я вас не узнаю.
— Нет, ничего не произошло! — ответил за всех Абдулла.
— Ну ладно, а как твои успехи? — спросила у него Анзират.
— Ничего, — ответил тот смущенно.
— Мы от его невесты студента шуганули, — сообщил Нурилла.
— Какого студента?
— Да, сын Эргаша-тракториста хотел поухаживать за Назирой, мы его и припугнули, — пояснил Абдулла.
— Молодец! — одобрила Анзират. — За любовь надо драться. — Она поправила ему воротник. — Ничего, скоро папа ваш приедет.
— Серьезно? — обрадовались дети. — А ты откуда знаешь?
— Раз говорю, значит, знаю… Ладно, идите теперь домой.
— До свидания, бабушка! Быстрей поправляйся!
— До свидания!
Аизират грустно смотрела внукам вслед.
К ней подошел молодой врач.
— Вы звали меня?
— Да, сынок, звала. Отпусти-ка меня домой.
— Что вы, бабушка, сначала вам надо подлечиться!
— Ничего, в другой раз вылечишь.
— Нет, я не могу вас отпустить.
— Ну, тогда я убегу! — сказала она серьезно.
Когда Анзират появилась возле молочной фермы, девушки-казашки, увидев ее, зашушукались. Анзират же, ни на кого не обращая внимания и заложив руки за спину, с суровым видом шла по ферме.
Неожиданно
— Алтинаш, Шолпаной, идемте чай пить.
Анзират, ошеломленная, не могла сдвинуться с места. Шермат, почувствовав на себе чей-то взгляд, повернул голову и… замер. Перед ним стояла мать! Он нерешительно подошел к ней и тут же получил внушительный подзатыльник.
— А за что — сам знаешь, сынок, — сурово сказала Анзират.
Возле родильного дома было оживленно.
— Смотрите, Шермат вернулся!
— Где?
— Да вон он! Цветы несет!
Шермат остановился под окнами родильного дома и во весь голос стал звать жену:
— Шарапат! Шарапат!
В окне второго этажа показалось лицо Шарапат. Увидев мужа, она улыбнулась.
— Чего раскричался?
— Конничива, Шарапат-сан!
— Что?!
— Это я с тобой по-японски здороваюсь, — объяснил Шермат.
— Вот сейчас спущусь и покажу, тебе, как надо здороваться! — разозлилась Шарапат.
— Ну это же дружба народов, понимать надо! Ты лучше скажи, как он там?
— Кто?
— Ну, наш, одиннадцатый.
— Его еще нет.
— Как нет?
— Врачи говорят, еще рано.
— Ну ничего, ты не бойся! — успокоил ее Шермат. — Все будет хорошо! Он, я же тебе цветы принес! На, лови!
По-осеннему разноцветные листья деревьев, кружась в воздухе, плавно опускались на землю. С холма, откуда шла старуха, как на ладони, был виден весь аул. Он жил своей обычной жизнью: кто-то косил траву, кто-то кетменем обрабатывал землю, качал воду из колодца. На поляне, на пожухлой траве, сидели дети и наблюдали, как остервенело бодались два бородатых козла. А в небе, широко распластав длинные крылья, кружил коршун.
Анзират остановилась, чтобы передохнуть. Ее лицо было непроницаемо, глаза не выражали ни радости, ни печали. Холодный осенний ветер трепал ее седые волосы. Плотнее запахнув пальто, она пошла дальше.
Анзират пришла на футбольное поле. Сейчас здесь было безлюдно, тихо. На перекладине ворот висела майка одного из ее внуков.
— Эшмат! — позвала Анзират.
В окне появилось удивленное лицо Эшмата.
— Бабушка Анзират!
— Скажи, Эшмат, мои внуки тебе денег не должны?
Эшмат посмотрел на черточки на стене, посчитал:
— Нет, не должны, все оплатили.
— Хорошо, спустись сюда.
Эшмат, ничего не понимая, вышел из дома.
— Что, бабушка Анзират?
— Возьми. — Она протянула ему деньги.
— Зачем?
— Раз даю, бери, — настаивала Анзират. — Мои внуки еще будут здесь играть? Будут! Так что не отказывайся, бери.
— Как-то неудобно получается…
— Ничего, бери. Лишь бы ты не обиделся, когда они опять у тебя стекло разобьют!