Суженый для горной ведьмы

Либрем Альма

Веселье в один миг затихло. Казалось, горы тоже умолкли, в какой-то момент просто испугавшись столкновения с какими-то силами, большими, чем те, которыми они обычно располагали. И ведьмы, доселе танцевавшие вокруг, вдруг остановилась, как каменные статуи. Дараэлла криво усмехнулась и покосилась на Геора, словно спрашивая его, ждал ли он такого эффекта, но адмирал даже не знал, что ответить.

— Право, я и не думала, что вы, сестры мои, до такой степени глупы, — раздался звонкий женский голос. — И так тщеславны… Могли бы хоть подумать о том, что с вами случится, если

его магия не найдет в вас отклика. Вы просто не будете иметь над ним никакой силы, сестры. Вы погибнете, как едва не погибла эта глупая девка, вздумавшая, что она может управлять чужой силой…

Из тени вышла ведьма.

Она, несомненно, была красива. Сказать, сколько этой женщине лет, Геор не смог бы — но чувствовал, что она была куда старше Дараэллы. Черты лица незнакомки были немного более грубы, чем у Дары, и сама она казалась немного не такой — лишенной привычного для Геора ведьминского изящества, этих быстрых, легких движений, хитрости в глазах…

К тому же, глаза ее не были синими — скорее черными, как у некромантки, отравленными магией, безжизненными и злыми.

Она приблизилась к Геору, перемещаясь как-то странно, не по прямой, и остановилась прямо напротив него, заглянула в лицо, будто пыталась высмотреть там что-то невероятное. Прошло несколько секунд, прежде чем женщина отшатнулась и одарила своих сестер какой-то странной, чудаковатой и немного сумасшедшей улыбкой.

— Ну что ж, — протянула она, — здравствуй, горный ведьмак. Ты пришел присоединиться к нашему клану?

— Здравствуй, верховная, — подала голос Дараэлла, резко поднимаясь со своего места.

Если танцы других ведьм нисколечко не задевали ее, то холодный, наполненный магией тон верховной заставил почему-то растерять остатки спокойствия. Она смотрела в глаза этой злой, надменной ведьме — Геор почему-то нисколечко не сомневался в ее моральных качествах, — с вызовом и странным вопросом, словно уточняла, чего именно та захочет в качестве расплаты.

— Что ж, — верховная усмехнулась, — моя вольная прелестница решила вернуться в родной клан? Вот уж и не ожидала. Но это хорошая новость. Я верила в то, что ты вновь захочешь стать одной из нас. Но должна задать вопрос: отпустили ли тебя горы, или ты так и не выполнила долг?

— Мой долг был выполнен два года назад, — сухо ответила Дара. — И я не собираюсь возвращаться в клан. Мне достаточно моей свободы.

— Надо же, — вздохнула верховная. — Жаль… Ты была очень умной ученицей. И осторожной. Надо сказать, ты бы вряд ли пошла в пляс, повидав горного ведьмака.

— Это мой муж.

— У горных ведьм не бывает мужей, они принадлежат горам.

— Ну, поскольку мой с горами развод был оформлен по обоюдному согласию, венчальный браслет на мое запястье изволил надеть этот мужчина, — пожала плечами Дара. — Как видишь, довольно успешно. Но у нас есть определенные проблемы в связи с его магией.

— Ты не можешь с ним бороться?

— О, — Дара ухмыльнулась. — Я могу. И речь сейчас не о том, какое сражение под силу мне, а о том, что случилось с одной девушкой.

Она посторонилась, открывая взору верховной Жанетт и Тиама.

Полковник, перехватив голодный и злой взгляд ведьмы, поднялся с травы и отступил на шаг назад, должно быть, действуя непроизвольно и вспоминая все то, о чем ему говорила Дараэлла. Здесь, в ведьминском селении, он вообще был потрясающе тих и молчалив, должно быть, понимал, какие последствия могут быть у каждого лишнего слова. Дара прекрасно знала, что Тиам мог понравиться ведьмам, она с удовольствием предложила бы ему остаться у подножия гор, но это тоже было опасно. Чужаков ведьмы не любили еще больше, чем мужчин, которые пришли к ним в сопровождении других.

Но, очевидно, верховной Геор был куда более интересный, чем его единокровный брат. Судя по виду, совершенно не вызвала любопытства у женщины и Жанетт, распластавшаяся на траве. Она выглядела особенно жалко в своем парадном платье — благо, без корсета, Дара воспользовалась магией, чтобы превратить его в обычную и не столь тесную ткань.

— Что у них было? — обращаясь к Дараэлле, спросила верховная.

— Поцелуй, — коротко ответила Дара.

— По чьей инициативе?

— Ее.

— Дура. Такая же, как и вы все! — рявкнула на других ведьм верховная. — Сила горного ведьмака ядовита! Даже если повесить на шею тридцать три накопителя, она все равно останется ядовитой. Сделает только хуже!

Дара молчала. У нее была своя версия случившегося, и девушке сейчас хотелось узнать, насколько она оказалась далека от истины. Судя по тому, что говорила Верховная, у Дараэллы были определенные шансы угадать причины подобного состояния Жанетт, но она, очевидно, зря думала, что проблема в силе Лисандры.

— Эта магия должна принадлежать женщине, — холодно произнесла верховная. — Горные ведьмаки — это противоестественно. Если бы он посмел поцеловать обыкновенную девицу, или, скажем, подержаться за ее руку, не направляя на нее магию, ничего б не случилось. Полагаю, ночь любви привела бы вот к таким последствиям, но не меньше. Эта же идиотка повесила на себя накопитель!

Дара прежде не обращала внимания на кулон, висевший на шее у Жанетт, но только сейчас поняла, что тот казался ей знакомым. Такой же носила и Лисандра.

— Она надеялась выпить из него всю силу и сделать ее пригодной для использования! Но ведь она не ведьма, — верховная зло ухмыльнулась. — Даже не бывшая ведьма. Все, на что способно это существо — валяться под мужчиной. Надо было соблазнять его до того, как обрел свой дар! Горный ведьмак убил бы любую горную ведьму! Он отравил бы ее силу своим ядом.

Верховная застыли, а потом медленно повернулась к Дараэлле.

— Ты сказала, что он твой муж.

— Да, — подтвердила Дара. — Муж.

— Полноценный?

Она ответила коротким кивком.

— Однако, — на губах верховной заиграла веселая улыбка. — Однако! Яд на тебя не подействовал… Все настолько хорошо, что между вами даже появилась определенная связь. Я пока не уверена, насколько она крепка, девочка моя, и насколько способна свести тебя с ума, но не понимаю одного — почему его яд тебе не страшен?