Суженый-ряженый
Шрифт:
Бесшумно повернулась ручка, петли даже не скрипнули, и вот на пороге кухни во всей своей мрачной красе появился Захаров. Выражение лица у него было таким же, как и тогда, когда Таня его покинула, оставив полуодетого посреди своей комнаты.
Надо отдать должное мужчинам, их замешательство не затянулось. Обретя дар речи, оба разразились дружескими приветствиями, а Таня, наблюдая крепкое мужское рукопожатие, почувствовала себя лишней. В этот самый момент Николай Николаевич обратил на нее свой укоризненный взор:
– - Стаська, ты же мне говорила...
– - Я тебе, пап, говорила чистую и неприкрытую
– - вспыхнула Таня.
– - Видишь ли, у Глеба интересы весьма разносторонние, и в тот период времени они были направлены совсем в другую сторону.
– - Зато к настоящему временному периоду я успел выяснить, что в этой стороне намного интереснее, -- парировал Захаров.
– - И столько всего непознанного!
– - Полагаю, я должна быть польщена, -- фыркнула Таня.
– - Кстати, что там у нас с кофе?
– - М-м?..
– - Николай Николаевич, увлеченно следивший за их перепалкой, не сразу среагировал на ее вопрос: -- Ах, кофе?! Готов. Осталось поставить на стол прибор еще на одну персону. Да, сахар забыл и... слушай, Стаська, а масло у тебя есть?
Все разом засуетились и, мешая друг другу, кое-как закончили сервировку незатейливого завтрака на троих. Последний всплеск лихорадочного оживления произошел, когда Николай Николаевич попросил Таню достать все-таки соленые крекеры, которые он сначала забраковал. Наконец они расселись, и за столом повисла неловкая пауза.
Впрочем, мужчины отнюдь не потеряли свой аппетит, поэтому могли под вполне благовидным предлогом взять тайм-аут. А вот у Тани кусок в горло не лез, и она лишь вяло ковыряла политый медом творог.
– - У самого Льюиса Кэрролла я этого не припомню, -- сказала она в пространство, -- но на твоей, Глеб, любимой пластинке, Алиса, барахтаясь вместе с мышью в слезном море, отмечала, что настоящие англичане, когда попадают в глупое положение, делают вид, что они никуда не попали, а ведут светскую беседу. Мы, конечно, не англичане, но тоже попали в глупое положение.
– - Предлагаешь говорить о погоде?
– - насмешливо поинтересовался Захаров.
– - Начинаю. Солнышко опять светит, на смену циклону, по всей видимости, пришел антициклон, а области низкого и высокого давления...
– - Еще ты мог бы рассказать о вашем новом проекте в Петергофе, -- с издевкой подсказала Таня. Предложенный ею же светский тон что-то ей не давался.
– - А ты, папочка, мог бы поведать о симпозиуме в Париже.
– - Ну конечно!
– - с неподдельным энтузиазмом подхватил Глеб.
– - В Париже вы были на симпозиуме! По современной архитектуре?!
– - Кое-что там было весьма и весьма интересным!
– - Николай Николаевич проявил тот же непростительный энтузиазм, который просто не мог сейчас не раздражать Таню.
Но тут уж ничего нельзя было поделать. Рассуждать о тенденциях в современной архитектуре и отец, и Захаров могли до бесконечности. А уж до конца завтрака животрепещущих вопросов им точно должно было хватить. Даже если бы их трапеза состояла из того количества блюд, какое предполагает традиционный английский завтрак. Сами англичане, правда, утверждают, что яичница с беконом, овсянка, тосты и прочие блюда из списка, приведенного в любом отечественном учебнике английского языка, остались в прошлом. Теперь, подобно жителям континента они едят
Рассуждать о современной архитектуре желания у Тани не было, но отец и Глеб были так поглощены разговором, что не заметили ее демонстративного молчания. Она же давилась своим творогом и злилась. Хотя, казалось бы, чего ей было злиться?
Все складывалось наилучшим образом: все теперь все знают, не надо больше ни врать, ни о чем-то умалчивать. Захаров от того, что она морочила ему голову, не пришел в состояние праведного негодования, кажется, даже не очень обиделся. Его почему-то не смутила перспектива усложнить свою жизнь, и он не захотел с ней расстаться. Напротив, предложил выйти за него замуж. Не говоря при этом ни слова о любви.
Так почему же Глеб сделал ей предложение? Сейчас многие открыто живут вместе, не помышляя о женитьбе. Порой даже рождение ребенка не становится достаточно веским аргументом для официального вступления в брак. Кстати, Захаров, делая свое предложение, еще не знал, кто ее отец. А если бы уже знал? Нет, едва ли это изменило бы что-то. К тому же она его великодушно отпустила. Наверное, все дело в ее великодушии, болезненно задевшем его мужское самолюбие. Когда она предложение Глеба отвергла... нет, попросту отмахнулась от него... да, теперь его мужское самолюбие уязвлено окончательно. Теперь он будет настаивать на том, чтобы им пожениться, тем сильнее, чем решительнее она будет отказываться. А хватит ли ей решимости, чтобы решительно отказываться? Ведь она, черт все побери, влюбилась-таки в своего дьявола-искусителя по уши. Как последняя идиотка! Только вот он ее не любит! И если она даст слабину, то вскоре сойдет с ума от неразделенной любви и от того, что будет постоянно подозревать Захарова в неверности. А когда однажды эти подозрения, без сомнения, подтвердятся, ее сердце, выражаясь книжным языком, будет окончательно разбито. Может, не стоит решительно отказываться, и тогда он сам даст слабину и откажется от своих матримониальных завихрений? А если не откажется? Тогда она сможет еще порассуждать, но лучше уж сразу начать с того, что будет, если слабину даст она.
Таня со звоном поставила чашку на блюдце, чем привела в замешательство всех присутствующих, включая себя. Глеб и отец смотрели на нее весьма озадаченно.
– - Так, -- сказала она, чувствуя, что должна что-нибудь сказать.
– - Если вы обратите свои взоры на часы, -- мужчины послушно воззрились в указанном направлении, -- то заметите, что следует поторопиться, -- изрекла Таня и тоже взглянула на часы. Они утверждали совершенно обратное: времени оставалось еще целый вагон.
– - Пожалуй, -- к ее удивлению, согласился Глеб.
– - Тебе ведь еще придется подбросить меня на работу. Так что беги одевайся.
– - Давай, Стаська, иди, -- поддержал его Николай Николаевич.
– - Мы все уберем.
Мужчины тут же вернулись к проблемам современной архитектуры, а Таня опять почувствовала себя лишней.
35
– - Так куда я все-таки должна тебя подбросить, -- с сарказмом вопросила Таня, устраиваясь на пассажирском месте, -- на работу или домой?
– - На работу.
– - Захаров включил зажигание.
Таня покосилась на темную щетину, покрывшую за ночь его щеки и подбородок.