Свадьба палочек

Кэрролл Джонатан

– Не понимаю, почему она не на Манхэттене. Она в каком-то местечке у Бронксвилла. Называется «Выбор глаз» или как-то так. Странное название, но я все точно записал. Она объяснила, как туда доехать. За час успеете собраться? Я бы хотел поскорее.

Здание оказалось одной из дорогих и нелепых копий особняка эпохи Тюдоров, какие в наши дни возводят или покупают только рок-звезды или другие нувориши. Мы проехали сперва мимо высокой, тщательно подстриженной живой изгороди, скрывавшей больничную территорию от взглядов посторонних. За поворотом длинной подъездной дороги нашему взору открылся санаторий Фиберглас, стоявший

на холмике посреди обширного, безупречно ухоженного газона, поддерживать который в таком состоянии наверняка стоило кучу денег. Это могло быть поле для гольфа, богатое научно-исследовательское учреждение или кладбище. Или и то, и другое, и третье одновременно.

Маккейб остановил машину на одном из множества свободных парковочных мест у главного здания и заглушил двигатель. Всю дорогу он крутил компакт диск «Кул энд зе гэнг», и теперь в неожиданно наступившей тишине на сердце стало тревожно. Она словно подчеркивала: ну вот, приехали, пора и делать что-то.

Взглянув в зеркало заднего вида, он провел ладонями по волосам.

– Бип-бип. Ну и ну. Ни дать ни взять, старое английское поместье. Корчат из себя прямо какое-то «Возвращение в Брайдсхед». Нет, я сюда болеть не поеду, дудки. Они тут наверняка день напролет занимаются клизмотерапией.

Я выглянула в окно.

– Вы уверены, что она здесь? Место совершенно не в ее духе.

– Согласен, но она тут.

Мы вышли из машины и побрели ко входу в санаторий по дорожке, усыпанной белоснежным гравием. Маккейб открыл дверь и пропустил меня вперед. Меня удивило, как много народу расхаживало по вестибюлю. Одни были в больничных халатах и тапочках, другие в повседневной одежде. Мы подошли к справочному окошку и спросили, как найти Франсес. Медсестра апатично нажала несколько компьютерных клавиш. Я взглянула на Маккейба. Он был хорош собой, нет вопросов. Мне не очень нравились его напомаженные волосы, но он производил ослепительное впечатление в двубортном костюме, белой рубашке, черном шелковом галстуке.

– Простите, но сейчас к ней никто не допускается. Маккейб вытащил свой жетон полицейского и показал ей. Когда он заговорил, голос его звучал негромко и дружелюбно, но всякий безошибочно распознал бы в нем властную нотку.

– Вы нам только назовите номер ее палаты и фамилию ее врача.

Женщина поежилась на своем стуле. Но ей ничего не оставалось, как подчиниться.

– Десять – шестьдесят три. Доктор Забалино.

– Забалино. Прекрасно. Спасибо большое.

Он взял меня за руку, и мы молча прошли через холл к лифту. Он нажал на оранжевую кнопку и стал разглядывать носки своих ботинок.

– Что, если она и правда слишком плоха и ей не до посетителей?

Двери лифта скользнули в стороны. Кабина оказалась пуста. Мы вошли в нее, и створки дверей быстро закрылись. Я нажала третью кнопку.

– Миранда, как давно вы знакомы с Франсес? – Он стоял почти вплотную ко мне, но я не возражала, потому что в этом не было ничего сексуального, ничего такого, что бывает между мужчиной и женщиной. Маккейб вообще предпочитал быть поближе к людям во всех ситуациях. Он имел привычку дотрагиваться до собеседника, легонько его подталкивать, похлопывать по плечу. По-моему, у него это выходило непроизвольно, вряд ли он отдавал себе в этом отчет. И в голосе его звучали такие доверительные нотки, что казалось, он много о тебе знает

и можно, ничего не опасаясь, рассказать ему остальное. Он всегда находил способ быть поближе к тебе, и даже если ты сделал что-то плохое, его прикосновение или голос тебя поддерживали. Мне это нравилось.

– Недавно. Несколько месяцев. А что?

– Я ее знаю двадцать пять лет. Она самый независимый на свете человек. Но если она о чем-то просит, надо это делать во что бы то ни стало. Она позвонила и просила ее навестить. Бегом, Миранда!

Некоторые из дверей в коридоре были распахнуты. В одной из комнат на кровати лежал глубокий старик. Глаза у него были закрыты. Возле него на деревянном стуле сидела девочка. Подняв брови, она разглядывала большие красные часы на своем запястье. Она что-то говорила, обращаясь к старику, и я догадалась, что она вслух считает для него секунды. Он улыбался, хотя глаза его и оставались закрытыми.

Мы миновали еще две двери, и в следующей палате я не без испуга увидела маленькую черную собачку, сидевшую в одиночестве на аккуратно застланной постели. В комнате, кроме нее, как будто никого не было. Я не могла удержаться – прикоснулась к рукаву Маккейба и показала на собаку. Увидев собачку, он остановился и пригляделся внимательнее.

– Что за чертовщина?

Собака увидела нас и зевнула. Маккейб подошел к дверному проему и уставился на маленькую табличку с именем пациента.

– Фредерик Даффек. Даффек – это что, порода собак? Фредерик, где твой хозяин?

– Здесь. – Из-за распахнутой двери появился гигант средних лет, с совершенно лысой головой, кожа на которой сияла, словно намасленная. Одет он был в пижаму цвета старой слоновой кости. Маккейб нисколько не растерялся.

– Здравствуйте. Увидел вашу собаку на кровати и подумал было…

Мужчина положил свою огромную ладонь на грудь Маккейба, вытолкнул его в коридор и захлопнул дверь прямо у него перед носом. Фрэнни довольно посмотрел на меня.

– Просто хер знает что. Настоящий дурдом, а? Этот тип какой-то блаженный. Может, собака входит в его курс терапии?

– Может, поищем номер десять – шестьдесят три? Но прежде чем попасть в палату Франсес, мы увидели еще одну сценку, которая запечатлелась в моей памяти. Все двери дальше по коридору были закрыты, кроме одной, соседней с номером 1063. Она была распахнута настежь.

В комнате находилась молодая женщина. Она стояла к нам спиной. На ней был мешковатый черный спортивный костюм, и ноги она широко расставила, отчего становилась похожей на перевернутую букву «Y». Перед ней на полулежал огромный камень серо-синего цвета, яйцевидной формы, с шероховатой поверхностью. Зрелище само по себе было странным. А уж в этом тихом, неприветливом заведении оно казалось чудовищно неуместным.

Она трижды коротко и шумно выдохнула – уф-уф-уф, – наклонилась и жестом тренированного силового гимнаста подняла камень себе на живот. Потом, снова сделав три таких же выдоха, опустила его на пол. Пауза, потом три выдоха, и камень снова поднимается вверх.

– Господи Иисусе! – прошептал Маккейб. Камень в этот момент находился почти у самого пола.

Выпустив его из рук, женщина обернулась. Она была очень красива.

– Доктор Забалино? – У нее была чудесная улыбка, которая погасла, едва только она нас увидела. – Здравствуйте. А я подумала, это мой врач.