Свадебное платье жениха
Шрифт:
— Я сниму шестьсот с текущего счета и… скажем… пять тысяч с накопительного?..
Она закончила фразу вопросительной интонацией, словно спрашивая разрешения. Надо следить за собой. Больше уверенности.
С той стороны стойки раздался короткий вздох, полный паники:
— Вы желаете закрыть ваши счета?
— О нет… — Следи за собой, ты клиентка, и решение принимаешь ты. — Нет, просто мне нужна наличность. — Да, вот так, желание получить «наличность» — это звучит серьезно, по-взрослому.
— Но ведь…
Служащая перевела глаза на Софи, потом на чековую книжку, которую так
Сложностей оказалось даже больше, чем она могла предположить. Отделение банка закрывалось, уже полдень, таксист наверняка заметил опускающиеся рольставни…
Она выговаривает с натянутой улыбкой:
— Дело в том, что я тоже очень спешу…
— Секундочку, я посмотрю…
Софи не успевает удержать ее: та уже откинула дверцу в стойке и постучала в кабинет напротив. Софи спиной ощущает взгляд ее коллеги, который состоит при двери, хотя предпочел бы состоять при обеденном столе. Как неприятно чувствовать кого-то у себя за спиной. Но в этой ситуации все неприятно, особенно приближающийся тип, который выходит из кабинета вслед за служащей.
Вот его она знает, имени не помнит, но как раз он принял ее в тот день, когда она пришла открывать счет. Сильно за тридцать, лицо немного грубое, из тех, кто проводит отпуск в кругу семьи, играя в петанк и отпуская при этом тупые прибаутки, носит сандалии на носки, наберет двадцать кило за пять ближайших лет, имеет любовниц в обеденный перерыв, а потом обо всем докладывает коллегам, — из банковских бабников, с его желтой рубашкой и подчеркнутым «мадемуазель». Короче, из придурков.
Данный придурок стоит перед ней. Рядом с ним служащая кажется совсем маленькой. Эффект власти. Софи отлично понимает, что представляет собой этот тип. Чувствует, как пот разливается по всему телу. Она попала в настоящую мышеловку.
— Мне сказали, что вы хотели бы снять… — тут он наклоняется к экрану компьютера, как будто впервые знакомясь с соответствующей информацией, — практически все ваши наличные средства.
— Это запрещено?
В ту же секунду она поняла, что выбрала не лучшую тактику. Излишняя прямолинейность в общении с подобными придурками ведет к открытой войне.
— Нет-нет, не запрещено, просто… — Он оборачивается, адресует отеческий взгляд служащей, стоящей у вешалки: — Можете идти, Джульетта, я сам закрою, не беспокойтесь.
Девица с неподходящим именем не заставила его повторять дважды.
— Возможно, вы недовольны услугами нашего банка, мадам Дюге?
В глубине офиса хлопнули двери, тишина навалилась еще плотней. Она старается соображать как можно быстрее.
— Ну что вы… Просто… я должна уехать, понимаете. И мне нужна наличность.
Слово «наличность» звучит уже не так правильно, как раньше, теперь в нем призвук чего-то торопливого, поспешного, подозрительного, слегка жуликоватого.
— Нужна наличность… — повторяет тот. — Обычно, когда речь идет о таких значительных суммах, мы предпочитаем заранее договариваться
Намек настолько очевиден, настолько естественен для этого типа, что ей хочется дать ему пощечину. Она сосредоточивается на мысли, что ей нужны, совершенно необходимы эти деньги, и таксист не будет ждать весь день, и она должна выбраться отсюда, должна выпутаться.
— Мой отъезд — такая неожиданность. Полная неожиданность. Но мне совершенно необходимо уехать. И совершенно необходима эта сумма. — Она смотрит на типа, и что-то внутри ее сдается, уступает — чувство собственного достоинства, наверное; она вздыхает. Что ж, она сделает все, что потребуется; это вызывает в ней отвращение к себе — легкое, но мимолетное. — Я вполне понимаю, в какое затруднительное положение поставила вас, месье Мюзен. — Имя типчика всплыло само собой, словно проблеск вернувшейся уверенности в себе. — Если бы у меня было время позвонить вам, я бы обязательно это сделала. И если бы я сама могла выбрать время отъезда, я не пришла бы сюда к закрытию. Если бы мне не были так нужны эти деньги, я не стала бы вас беспокоить. Но они мне нужны. Вся сумма. И прямо сейчас.
Мюзен расплывается в самодовольной ухмылке. Она чувствует, что дело сдвинулось в нужном направлении.
— Проблема еще и в том, что я не уверен, располагаем ли мы такой суммой наличными…
Софи чувствует, как по телу струится холодный пот.
— Но я пойду проверю, — закончил Мюзен.
Сказал и исчез. В своем кабинете. Чтобы позвонить? Зачем ему понадобилось заходить в кабинет, чтобы проверить содержимое сейфа?
В растерянности она посмотрела на входную дверь, опущенные рольставни, дверь в глубине, которой воспользовались оба служащих, уходя на обед, и которая, закрываясь, издала металлическое лязганье бронированной стали. Вновь повисла тишина — более тягучая и грозная, чем прежде. Этот тип точно куда-то звонит. Куда? Но он уже возвращался. Приблизился к ней, правда, не со стороны стойки, как вначале, а с ее стороны, призывно улыбнулся. Он стоял близко, действительно очень близко.
— Полагаю, мы сможем это уладить, мадам Дюге, — выдохнул он.
Ее губы разлепились в вымученной улыбке. Тот не шелохнулся. Только продолжал улыбаться, глядя ей в лицо. Она тоже не шевелилась, по-прежнему улыбаясь. Именно это и требовалось. Улыбаться. Откликаться на предложение. Тип развернулся и отошел.
Она снова осталась одна. 12:06. Она кинулась к окну, раздвинула полоски рольставен. Такси все еще ждало. Разглядеть шофера она не смогла. Главное, что он там был. Но действовать следовало быстро. Очень быстро.
Когда типчик вернулся из своего логова, она уже стояла у конторки в позе ожидающей клиентки. Он остался по ту сторону стойки и отсчитал пять тысяч шестьсот евро. Встал на место служащей, набрал что-то на клавиатуре. Принтер послушно принялся за работу, а Мюзен пока что разглядывал ее улыбаясь. Она чувствовала себя совершенно голой. Наконец она расписалась в получении.
Мюзен не поскупился на добрые советы и рекомендации, после чего вложил деньги в крафтовый конверт и с удовлетворенным видом протянул ей.