Свадебное путешествие Лелика

Экслер Алекс Борисович

— Точно, — сказал довольный Макс, — на моей логике можно всех победить.

— Или всех с ума свести, негодяй, — с чувством сказал Лелик.

— А вот ругаться — не обязательно, — объяснил Макс. — Мы все-таки на европейском курорте.

В этот момент к их шезлонгам подошел какой-то парнишка и что-то сказал по-французски.

— Лех, что это он? — спросил Макс.

— А мне почем знать? — удивился Лелик. — Ты думаешь, я за последние три дня научился говорить по-французски? Слав, ты понимаешь, что он говорит?

— Ни одного знакомого слова, —

признался Славик. — Может, он голодный? Есть просит?

Парнишка снова что-то сказал по-французски.

— Братан, ну не понимаем мы твой гребаный бельгийский, — объяснил ему Макс. — Ты лучше знаками, братан, знаками. Хочешь курить — покажи, угостим. Хочешь выпить — покажи, нальем. Мы русские, братан, понял? Рашшенз мы! У нас международное братство — в крови! Всем нальем!

Парнишка снова нерешительно повторил все ту же фразу и указал пальцем на Максов шезлонг.

— Ну уж нет, братан, — поспешно сказал Макс. — Это уже наглость. Сначала дай докурить, потом налей пивка, а после этого ты уже на шею сел? Обойдешься без шезлонга. Сам себе ищи. — И Макс демонстративно стал пить пиво из горлышка.

Парнишка снова что-то сказал и показал пальцем на бутылку.

— Во-во, — многозначительно заметил Макс. — Парня тянет на халяву. А еще говорили, что в Европе все не так. Все так, ребята, все так… Ладно, паря, — добродушно сказал Макс. — Бери пиво. Оно твое. — С этими словами Макс протянул парню бутылку. Тот осторожно взял бутылку за горлышко и что-то снова сказал.

— Не надо благодарностей, — сделал широкий жест Макс. — Мы, русские, всегда готовы помочь брату в беде. Даже если это совершенно обнаглевший бельгиец. Просто интернационализм у нас в крови. Кстати, брат, — спросил Макс, — ты вообще за Интернационал или ты не за Интернационал?

Парень растерянно посмотрел на Макса, повертел в руках бутылку, а потом — видимо, что-то решив — удалился.

— Видали? — сказал Макс друзьям. — Ушел и даже спасибо не сказал. А ведь там еще было пиво…

— Да, — сказал Лелик. — Честно говоря, я поражен твоей добротой и шириной твоей души. Там ведь было граммов двадцать, не меньше!

— Правильно говорить — широтой души, — сказал Славик. — Мне странно это напоминать пишущему человеку.

— У Макса не широта души, — объяснил Лелик, — а ширина. Можно сказать, ширинка души.

— Молчали бы, — величественно сказал Макс. — Я-то с ним поделился. А вы просто лежали и смотрели, как парень канючит. Даже сигаретой не угостили бельгийского брата. Может, он брат наш! Может, он тоже Beatles любит!…

— Вряд ли, — заметил Лелик. — Бельгийцы свою музыку любят. Французскую. Они же по-французски говорят — значит, должны любить Патрицию Кац.

— Она Каас, а не Кац, — поправил его Славик.

— Ты молчи уже, — сказал Лелик. — Твой бытовой антисемитизм давно известен. Подумать только, из-за какой-то кепки…

— О, смотрите, к нам Хохлов идет, — сказал Макс.

— Макс, ты только язык с ним не распускай, — предупредил друга Лелик. — Мы его и так случайно обидели.

— Да хорошо, хорошо, —

согласился Макс. — Я с ним язык распускать и не буду. Вон у него какая будка — как вдарит, если что…

Лелик поежился. Он был уверен, что Хохлов ему не вдарит, но чувствовал себя несколько неуютно, когда Хохлов на него обижался.

— Ну что, сочинские фанаты, — спросил Хохлов, когда подошел поближе, — обедать не хотите?

— Очень хотим, очень! — поспешно сказал Макс.

— Лично я пока не хочу, — возразил Лелик. — Предлагаю часа через два.

— Часа через два ты тут даже дохлую лягушку не получишь, — сказал Хохлов. — Это же Европа. В три часа все закроется до ужина. Даже бутерброда не купишь.

— Во дурдом, — поразился Лелик. — Это значит, что если я до трех не поел, то дальше терпеть до ужина?

— Именно так, — кивнул Хохлов. — Причем не до трех, а до двух. В половине третьего тебя уже ни в один кабак не пустят — здесь обедают долго, с чувством, с расстановкой. А ты что, этого так и не заметил? В Германии и Франции — то же самое. Особенно во Франции. Вовремя не пообедал — свободен, жди до ужина.

— Не знаю, как в ваших франциях, — сказал Лелик, — а в Голландии мы ели, когда хотели.

— В смысле, в Амстердаме, а не в Голландии, — уточнил Хохлов. — Ну, оно и понятно. Это же тусовочный город. А здесь — все жестко. Короче говоря, или идете с нами обедать — тогда пошли, или не идете — но тогда гуляйте до ужина.

— Идем, идем, — поспешно сказал Лелик, слезая с шезлонга. — Какой ужин? Ужина мы не дождемся, нам в Германию по делу нужно срочно. Я хочу часов в пять уже выехать.

— Да выезжайте, кто же вам мешает? — добродушно сказал Хохлов. — Кстати, вы завязывайте пиво из бутылок пить на пляже. Здесь это запрещено, могут оштрафовать. Можно только из пластиковых стаканов, в которые наливают в киоске у главной площади.

— Так, — сказал Лелик, остановившись и обратив суровый взор на съежившегося Макса. — Значит, в пластиковых стаканах как раз можно, а в бутылках как раз нельзя?

— Ну да, — кивнул Хохлов. — По-моему, это очевидно. Бутылка на пляже может разбиться — народ порежется. А стакан выкидываете в урну, и все дела. Кстати, за шезлонги-то вы догадались заплатить?

— А где за них платить? — спросил Лелик.

— Парнишке, — объяснил Хохлов. — Здесь парнишка ходит, собирает деньги за шезлонги. Восемь франков за шезлонг. К вам разве не подходил? А-а-а-а, точно не подходил. Если бы подходил, вас бы за бутылки уже оштрафовали.

— Очень хочется кушать, — быстро сказал Лелик. — Предлагаю срочно идти обедать.

— Я только за, — сказал Макс, озабочено вглядываясь вдаль.

Славик беззвучно захохотал.

— Что это он? — недоуменно спросил Хохлов, глядя на Славика.

— Я тебе потом расскажу, — сказал Лелик. — За обедом. Пошли уже.

— Да идем, идем, — согласился Хохлов. — Мои уже все у ресторанчика стоят. Здесь как раз напротив очень неплохой ресторанчик.

И компания, побросав шезлонги, спешно отправилась обедать.